баню, а к нему из города как раз пришел Кузнецов. Он приезжал в немецкой форме, его где-то встречали, переодевали, чтобы в отряде о нем никто не знал. Мы их в баню вместе и пригласили. Потом организовали стол, я добыл местный самогон. Задавали Кузнецову вопросы, особенно я. Он же безукоризненно владел немецким языком, имел немецкие документы на имя Пауля Зиберта, интенданта немецких частей. Внешне он был похож на немца — блондин такой. Он заходил в любое немецкое учреждение и докладывал, что выполняет задание немецкого командования. Так что прикрытие у него было очень хорошее. Я еще подумал: «Вот бы мне так!» Убили его бандеровцы. В тех же местах действовал еще Мирковский Евгений Иванович, тоже Герой Советского Союза — умный и честный мужик. Мы с ним потом дружили в Москве, я часто бывал у него дома на Фрунзенской. Его разведывательно-диверсионная группа «Ходоки» в июне 1943 года в Житомире взорвала здания центрального телеграфа, типографии и гебитскомиссариата. Сам гебитскомиссар был тяжело ранен, а его заместитель убит. Так вот, Мирковский обвинял в смерти Кузнецова самого Медведева за то, что тот не дал ему, Кузнецову, хорошую охрану. Их было всего трое, они попали в бандеровскую засаду и погибли. Мне Мирковский говорил: «Вся вина в смерти Кузнецова лежит на Медведеве». А Кузнецова надо было беречь — никто больше него не сделал.

— На Украине иногда говорят, что Кузнецов, мол, легенда, продукт пропаганды…

— Какая легенда — я его сам видел. В бане вместе были!

— А Ковпака Вы видели?

— А как же! В июне 1943 года он с Житомирщины отправился в Карпатский рейд, у него было полторы тысячи бойцов. Он уничтожил нефтепромыслы и в разгар Курской битвы приковал к себе отборные немецкие части численностью до 60 тыс. человек — как минимум четыре дивизии врага. Но его разбили, и выходить ему пришлось мелкими группами. Оторвавшись от преследователей, он каждый день принимал самолеты. А у меня командиром вначале был не Карасёв, а капитан Пегушин, пограничник. Но его ранили в ногу, и мы приехали к Ковпаку отправить нашего командира самолетом в Москву. Но не повезло ему — ранение было не тяжелое, но оказалась гангрена. И потом мы узнали, что он умер уже в Москве.

— А как Вы оказались на территории Польши?

— Мне была поставлена задача: с небольшой группой из 28 человек выйти в район Кракова и ликвидировать генерал-губернатора Польши Ганса Франка. Мы хотели перейти Вислу в районе впадения в нее реки Сан. Но оказалось, что там у немцев был полигон, где они испытывали ракеты Фау-2. Поэтому мне пришлось вернуться и перейти Вислу севернее. Я владел польским языком и нашел перевоз. Но Висла широкая, а вдоль Вислы проходило шоссе, по которому непрерывно двигался транспорт. Мы все сели в лодку, вода была почти до бортов. На той стороне леса не было, все открыто. Я спрятал людей в камышах, потом нашел местных и выяснил, как идти дальше. Решили ждать до вечера, чтобы не обнаружить себя. Сидим — и вдруг идет пастух с коровами и натыкается на нас. Я думаю, что с ним делать. У меня в группе было еще два поляка. Мы поговорили с ним по-польски, выяснили, где живет. Парень оказался неплохой. Я ему дал денег, и он принес нам две буханки хлеба и ведро молока. Дождались вечера и двинулись дальше. Пришли в город Илжа. Там оказались местные партизаны из Армии Людовой. Они нас накормили и попросили помочь освободить тюрьму. Я сперва сомневался — но отказать неудобно. Провели разведку, обрезали немцам телефонную связь и вошли в город с наступлением ночи. Пулеметным огнем мои ребята заперли гитлеровцев в казарме. А поляки вытаскивали своих товарищей из тюрьмы, громили почту, банк, опустошали склады. Целую ночь город был в наших руках — пили водку и плясали. Потом зашли в магазин «Батя» — известная обувная фирма, и все переобулись. В память о тех событиях в городе Илжа установлен памятник с именами советских и польских братьев по оружию.

— Алексей Николаевич, а что представляла из себя Армия Крайова?

— Это польское Сопротивление, которое подчинялась буржуазному правительству в изгнании в Лондоне и боролось за восстановление Польши. Отношение АК к советским войскам и партизанам было неоднозначным: от проведения совместных операций до открытых вооружённых столкновений. Когда я там появился, воеводское руководство АК собрало в Кракове совещание и стало решать, как быть с советским отрядом. Хорошо, что у меня на связи в АК был бывший штабс-капитан Русской армии Хенрик Мусилович. До войны он жил во Львове. А когда в самом начале войны украинцы из батальона «Нахтигаль» начали во Львове этнические чистки, он едва ушел оттуда живым и обосновался у родственника жены под Краковом. Он сообщил мне, что руководство АК решило уничтожить советский отряд руками немцев. Для этого в АК создали группу, с которой мы якобы должны были провести совместную операцию. И сообщили об этом немцам, то есть подставили нас. Но я вовремя ушел. В дальнейшем я выдавал себя за поляка, говорил только по-польски. Не знаю, зачем мне выбросили Перминова и Золотаря в качестве командиров. Ведь меня уже все знали как «партизана Алёшу». Вся округа меня знала — поляки ко мне относились хорошо. Польские хлопцы даже меня спрашивали, как я, поляк, мог стать советским партизаном (на самом деле я белорус). Я отвечал: потому что «наших» там не было. А я хотел воевать, потому и принял советское предложение.

— А какие задачи вам были поставлены?

— Во-первых, диверсии на железных дорогах. Далее, устраивали засады. У меня была группа хороших ребят. Немцы ведь питались там за счет местного населения. Например, местные мне сообщали, что сегодня немцы придут забирать скот. Мы их поджидаем, немцев убиваем, скот возвращаем крестьянам — а одну или две коровы берем себе. Так что и им хорошо, и нам неплохо. И к губернатору Франку подобрались — ведь я ходил в Кракове открыто, у меня были надежные польские документы. Под видом польского поручика я познакомился с охранниками Франка. Среди них был один чех. С ним договорились, я ему уже принес бесшумный пистолет. Там даже и немцы были согласны — они видели, что война идет к концу, и чем-то нужно было оправдать себя. Был и запасной вариант. Думали, как в Белоруссии — когда обслуга подложила гауляйтеру Кубе мину в кровать. Мы хотели или так, или так. Я уже договорился с этими людьми, семьи их