границ», Международный хельсинкский комитет с Юрием Орловым (но, конечно, не Московская группа с Алексеевой), хоть что-то делавший «Мемориал» и другие, провели два рабочих совещания в ЮНЕСКО, вместе в Париже наметили программу, список приглашаемых организаций, список выступающих.

Среди приглашенных и выступающих были намечены не только председатели комитетов по правам человека ОБСЕ, Совета Европы и ООН, но и ряд общественных деятелей пользующихся влиянием и уважением в неправительственном мире: Ален Безансон, Умберто Эко (с ним я не был знаком, но режиссер Кшиштоф Занусси, бывший с писателем в приятельских отношениях, обещал с ним поговорить) и еще несколько человек.

Конечно, раз пять за это время мне пришлось побывать и в Вене, поскольку, как я уже говорил, Австрия в тот год должна была председательствовать в ОБСЕ. В Вене, в разговорах с министром иностранных дел, другими дипломатами все было не так гладко – они были недовольны не самой конференцией, но тем, что она намечена в Париже, а не в Вене. Но Вена в сравнении с Парижем, да еще и Дворцом ЮНЕСКО была европейской провинцией, интерес прессы и общества там был бы гораздо ниже, а соответственно с этим и результативность самого проекта.

Поэтому я на перенос в Вену не соглашался, но и в ней нашел сочувствовавшего, фамилия его была Иванько. Это был российский представитель в ОБСЕ, который посмеивался над известностью внезапно приобретенной его отцом, генералом КГБ, благодаря забавной повести Володи Войновича, но на него не обижался и сам был уже вполне европейским человеком и по мере возможности мне помогал.

К сожалению, я не совсем правильно выбрал организацию соучредителя наряду с «Гласностью». В Международном союзе журналистов, конечно, идею поддержали, сразу же согласились быть соучредителями, но в это время там шли какие-то сложные реорганизации и им было не до меня и ЮНЕСКО. В результате в Европе у меня не было даже маленького рабочего офиса: французской редакции «Гласности» не было уже давно, да и «Русская мысль» за четыре года до этого. Но без офиса я, может быть, и обошелся бы – главное было не в этом: все, что я планировал и ожидал от конференции понимали российские власти и КГБ и не хотели допустить ее проведения. Формально ни запретить, ни даже воспротивиться они не могли, но началась серьезная оперативная работа по срыву конференции уже не только КГБ, но и МИД» ом России. Волей-неволей мне нужно было сотрудничать с официальным российским представительством при ЮНЕСКО. Сперва казалось, что ничего дурного в этом нет – обоих сменивших друг друга послов я знал еще в Москве: Евгений Сидоров много лет был заведующим отделом критики в журнале «Юность», где и я побывал после него на этой должности в 1965–1966 году; Михаила Александровича Федотова году в девяносто третьем министр печати Полторанин, у которого он был заместителем, даже пытался (думаю, что без его ведома) сосватать мне в заместители в «Гласность» (а я у Полторанина пытался выпросить его замечательного главного бухгалтера). Так что все внешне было достаточно хорошо, но оба посла хотели оставаться послами, поэтому большого энтузиазма не проявляли. Пару сотрудников представительства, которые пытались мне помогать, тут же начали травить, а назначенный для этого от представительства дипломат с аристократическим лицом и древней русской фамилией Ширинский сперва просто напрашивался на все рабочие встречи, которые проводили с ЮНЕСКО неправительственные организации, к чему он точно не имел отношения, а потом попросту украл у меня рабочую запись совещания, проведенного без Союза журналистов (его представитель никак не смог приехать) и не пожалел дня православной Пасхи, чтобы украденную бумагу срочно доставить на машине в Брюссель в надежде нас с Союзом журналистов рассорить.

Еще хуже все оказалось в Москве. Из «Гласности» к этому времени ушел Юра Богословский, и у меня для переписки не было ни одного помощника с хорошим английским. Андрей Шкарубо, много лет работавший переводчиком на английский в «Ежедневной гласности», не появлялся. И тут возник некий рыжий (уже четвертый рыжий – прямо какой-то фатум) молодой человек, который сказал, что работал в российском посольстве в Южной Корее, но современный МИД – это ужасно, и он очень хочет работать в «Гласности». Не обратив внимания на совпадения нужды в таком сотруднике и его внезапного появления, я взял его на работу. Сперва все было очень хорошо, его французский и английский были безукоризненны. Но мне дней на пять надо было уехать на Кавказ, и когда я вернулся, оказалось что рыжий не просто исчез, но, как вскоре выяснилось, разослал от моего имени и с моего факса провокационные письма в ОБСЕ, в Совет Европы, в ЮНЕСКО, нескольким неправительственным организациям и, главное, в TASIS – фонд помощи демократии при Европейской комиссии, с которым уже была договоренность о финансировании конференции. Собственно говоря, денег для такого важного проекта нужно было совсем немного: Дворец ЮНЕСКО с залом для пленарных заседаний и подсобными комнатами нам давался бесплатно, правда, надо было оплатить аудиозапись и переводчиков; для организаций из Восточной Европы – еще и дорогу и суточные, всем нужно было заказать гостиницы. Но в центре Парижа это совсем недорого – в домах XVII века номера не шибко комфортабельны, но прилежащие улицы очень интересны, а в отелях там номера в три-четыре раза дешевле. У ОБСЕ денег не было, но Европейская комиссия на этот грант охотно согласилась. Репутация моя от этих краж и провокаций не пострадала – все в конце концов выяснялось, но на выяснение ушло драгоценное время, прошел юбилейный год, один я со всем не справлялся, и конференция уже оказалась не юбилейной. Думаю, мне любыми способами не дали бы ее провести – слишком велики в этом были ставки российского правительства и президента, но вскоре и с «Гласностью» начали происходить такие события, что мне стало совсем не до того.

Еще о наших конференциях

К середине 1990-х годов фонд «Гласность» был уже окончательно изъят из информационного поля. Ни о конференциях, ни о трибунале по Чечне, ни о работе фонда по поддержке неправительственных организаций, многочисленных кавказских наших и международных проектах никто в российских СМИ никогда даже не упоминал. Меня самого тоже никто больше не бранил, и уж тем более не хвалил – меня просто не было. Это были годы якобы совершенно свободной от цензуры российской прессы, радио и телевидения. Впрочем «Московский комсомолец» мельком упомянул, что я умер, не упуская возможности снимать мои интервью даже из американского своего издания.

Шестую конференцию