– Что?

– Молодой француз. – Она пристально посмотрела на Слейтера. – Исчез в Реймсе.

«Да уж, это называется – я хорошо информирован!» – подумал он.

– Может, нам стоит объединить усилия. И ты явно не своим делом занимаешься, Белинда. Давай-ка, газетную работу побоку и открывай детективное агентство! Ты здорово опережаешь меня.

Она рассмеялась и снова резко сменила настроение.

– Ты веришь, Джим?

– Только в Санта-Клауса. Ты имеешь в виду, верю ли я, что «они» здесь и ходят среди нас? Нет! Ну, кто-то, конечно, ходит среди нас: безумные, психи. Такие, как Кевин Блейкер. Но чужеземцы? Древние Боги? Те, кто проникают сюда из пространств между пространствами?

Она откинулась в кресле.

– И теперь еще Эндрю Пейнтер, – продолжал он, – мой приятель из агентства в Кройдоне, оказался достаточно легковерен, чтобы раздуть из всего этого целую историю.

– Да?

Вино начало оказывать свое действие на Слейтера.

– Вселенные скользят и сближаются, – заплетающимся языком продолжал он. – И сквозь трещины орудуют «рыбаки». Ему надо бы с Кевином Блейкером встретиться, они договорились бы.

Он посмотрел на пустую бутылку, она проследила за его взглядом.

– Как думаешь, в твоем отеле бар еще открыт?

– Не знаю, но у меня в номере есть полбутылки «Мартеля».

– Все точно рассчитано.

– Что да, то да, – ответил Слейтер.

Мелькнула мысль: «Ну, ты и тупица!» – он, естественно имел в виду себя.

* * *

В такси она прижалась к нему со словами:

– А что, если все это правда? В смысле, зачем они стали бы забирать этих людей? Гутмейера, Минателли, де Мариньи…

– Гутмейер был Номером Один в мире. Может, для него это было больше, чем просто игра. Может, он видел сквозь завесу. Минателли? Может, он знал или догадывался о чем-то? Не знаю. Но в реальность всего этого не верю. Будь это так… Ну, есть «рыбки» и покрупнее. Вроде этой команды «Агонии».

– Нет. – Она придвинулась еще ближе. – «Агония» всего лишь выпускает игры, они здесь только ради долларов. Они не верят. Подсознательно они сторонники Блейкера. И они делают важное дело, распространяя по миру весть о том, во что сами не верят.

– Если бы это было реально, Блейкер уже должен был бы исчезнуть, – сказал Слейтер, остро ощущая ее близкое присутствие. – Он был бы одним из первых в их списке.

Она кивнула.

– Да. И, возможно, Карл Ферд тоже.

– Мне нравится Карл, и я рад, что все это нереально. С другой стороны, я рад, что ты вполне реальна.

– Мило, – ответила она.

– Почему Карл? – спросил он после паузы. – Он же не истинный верующий.

– Нет, но он глубокий человек, любознательный и пытливый.

– Все стараются примазаться к этому делу, – сказал Слейтер и, помолчав, добавил: – Но, знаешь, я, наверно, продолжу и дальше «копать». Здесь многое настораживает, и это может послужить оправданием для более глубокого расследования.

– И ты в этом хорош, да?

– Если уж я вцеплюсь во что-то зубами, то да.

Дождь уже перестал, когда они подъехали к отелю. Они поднялись в номер Слейтера, и он достал свою бутылку.

– Что же, приступай, если хочешь, – сказала она. – А я пошла в душ.

Оставшись один, Слейтер пил, внезапно почувствовав, что нервничает, словно юнец. Сквозь плеск воды послышался звонок телефона; клерк сообщил, что на линии Эндрю Пейнтер.

– Привет, Джим! Я весь вечер пытаюсь связаться с тобой.

– Давай, покороче, – буркнул Слейтер. – Что-то случилось?

– Да нет, ничего. – Чувствовалось, что Пейнтер испытывает неловкость. – Слушай, я только что узнал, что Джуди читает странную фантастику. Она помешана на ужасах!

– Подумаешь… – Слейтер зевнул. – Поверь, ты придаешь слишком большое значение ерунде.

– Нет, послушай, это интересно. Она сказала, что хотела бы на следующей неделе поехать на какую-то встречу в Бирмингем. «Британское общество фантастики» или что-то в этом роде. Там будут все ее любимые авторы – типа Коли Гранта, Дж. Каспара Рэмбла и Эдварда Дж. Батлера, ну, того самого, которые делал серии Блейн. Я, наверно, повезу ее туда.

– По-моему, это будет пропащий уик-энд.

– Ты слушаешь меня или нет? Это еще не все, – сказал Пейнтер.

Слейтер вздохнул.

– Слушаю.

– Видишь ли, там будет целая компания авторов Мифов. И я по чистой случайности посмотрел карту, и…

– Бирмингем на твоей лей-линии, да?

– Точно! И по расстоянию-времени все сходится!

– Подумаешь, – повторил Слейтер и начал напевать: – «Они приходят и забирают меня, ха-ха…»

– Ну, по-моему, это интересно, – сказал Пейнтер. – А ты… ты… Ладно, все это чушь!

Послышался щелчок и гудки. Слейтер улыбнулся и положил трубку.

– Обидчивый ублюдок!

И потом минут пять сидел, слушая, как плещется в душе Белинда Лейн.

* * *

Из душа она вышла голенькой и розовой, словно новорожденная. Слейтер смотрел на нее, забыв о времени. Ее вид разом вытянул из крови алкоголь, как щипчики вытягивают жало пчелы. Всего несколько мгновений – и он полностью протрезвел. Снимая одежду пальцами, которые казались чужими – или, по крайней мере, принадлежали кому-то другому, причем неумелому, – он спрашивал себя: «Господи, как давно у меня это было?»

– Ты не очень охотно идешь на сближение. – Она потянула его в спальню. – Я даже не знаю, хочешь ты меня или нет. Все еще не знаю!

Когда он уже распростерся на постели, она перегнулась через него и поправила лежащий на прикроватном столике пейджер. Чертовски круто! «Выдающийся репортер», ничего не скажешь.

А что происходило потом… Ну, это явно была не любовь и даже не вожделение – это была потребность. Вроде потребности в хорошей еде после недельного поста, или в воде после перехода пустыни Гоби, или в свежем воздухе после восьмичасовой слежки в прокуренном номере мотеля без кондиционера. И это было чертовски здорово! И пока они занимались этим, он вынужден был признать (правда, только себе и то нехотя), что это гораздо лучше, чем по-идиотски мастурбировать в ванне с прохладной водой.

Но такие ощущения он испытывал только, так сказать, в процессе. Сразу же после этого, когда напряжение спало и уровень сахара в мозгу заметно снизился, когда он перестал стонать, смог расцепить зубы, открыть глаза и посмотреть в ее прекрасное лицо, короче, когда он снова смог соображать…

Было то же самое, что всегда. То есть ничего. А если что и было, то отвращение – к себе, но даже еще сильнее к ней.