Следующие несколько часов они ехали по узенькой тропинке, которую попеременно создавали Магнус и альв, правда, последнему требовалось на это гораздо больше усилий и он быстрее уставал. Намного быстрее. Но даже краткого отдыха хватало Магнусу, чтобы полностью восстановить силы.

– А ты сам – сильный маг? – не удержался от вопроса Рогмо. – Прости. Я не знаю, насколько этично задавать подобный вопрос. У меченосцев он вполне обычен, ибо всякий трезво оценивает свои шансы и не лезет к тому, кто сильнее. За исключением особых случае ну, и по глупости, конечно. Но настоящие мастера никогда не глупят. От этого отучивают еще в самом начал

– Правильно, – одобрил Магнус. – Все правильно. У нас почти так же. Или отвечу тебе иначе: в идеале нас должно быть так же. Выходит – хуже.

– Так ты будешь меня учить?

– Не вижу другого выхода, – серьезно ответил Магнус. – Видишь ли, я наполовину за этим и поехал.

– А на вторую половину? – оживился Рогмо.

– Я и сам не знаю.

– Тише! – вдруг вскрикнул Номмо, подняв мохнатую лапку в предостерегающем жесте.

Оба собеседника придержали коней и насторожились. Полуэльф бросил взгляд на Тода: он стоял ощетинившись, шерсть на загривке встала дыбом, клыки были оскалены. Пес издавал низкое, глухое, едва слышное рычание.

Магнус знаком велел Рогмо сдвинуться немного вправо, и тот выполнил его приказ, не задавая лишних в просов. Полуэльф слишком много времени провел во всякого рода войнах, чтобы не знать, как дорого могут стоить потраченные попусту секунды.

Кусты по обе стороны от узкой тропинки раскачивались, как под порывами сильного ветра или как будто сквозь них ломилось стадо диких кабанов. Затем весь лес огласился громкими неприятными звуками, напоминающими скрежет ржавого железного механизма или отчаянный скрип рассохшегося ворота. От него ломило зубы и звенело в ушах.

Рогмо скользящим движением обнажил меч, а Магнус напрягся и посерьезнел. Его лицо стало сразу дет на пятнадцать-двадцать старше. Только мохнатый альв не проявил никаких признаков серьезного беспокойства: сидел себе спокойно на спине своей смирной лошадки и даже принялся насвистывать какую-то легкомысленную мелодию, что выглядело уже вовсе странно. Однако через минуту-другую (хотя ползли они целую вечность) князю Энгурры начало казаться, что скрежещущие звуки вторят нехитрой песенке Номмо. Полуэльф не представлял, какие диковинные существа могут их издавать, но точно знал, что не встречал никого подобного в своих странствиях. Исполнение это нельзя было даже с большой натяжкой назвать пением, но загадочные существа, которые все еще раскачивали кусты, вкладывали в визг и скрежет всю душу, отчего звуки становились все пронзительнее, заунывнее и тоскливее. И наконец – апофеоз!

На свободное пространство неторопливо вышла диковинная семейка. Проще всего было бы описать ее членов как ожившие серо-зеленые пеньки сплошь в молодой поросли. У них были большие выразительные глаза яркого и чистого аквамаринового оттенка под серыми складчатыми, грубыми веками, похожими на наросты из коры. Цилиндрические туловища казались совершенно сплошными, во всяком случае, Рогмо не увидел разницы между головой, шеей и животом. Только ручки и ножки коряво и нелепо торчали в разные стороны – тоненькие, хрупкие на вид и очень подвижные. Существа все время двигали конечностями и старательно скрежетали и скрипели песенку, которую все еще насвистывал альв. Рты у них были большие, губастые, а вместо носа – едва заметная плоская нашлепка там, где ему полагалось бы быть, – где-то на обширной территории между глазами у губами, но у всякого по-своему.

– Глазам не верю, – ахнул Магнус, не стыдясь того, что заговорил штампами. – Неужели они на самом деле есть? Рогмо, ущипни меня.

– Если я тебя ущипну, – пообещал полуэльф, – мало не покажется. Не спишь ты, не грезишь и ни что прочее в том же духе. Потому что я тоже вижу комическую семейку бревнышек, поющих бревнышек, я имею в виду.

– Это не бревнышки! – ошалело воззрился на него чародей. – Это филгья!

– Филгья, филгья, филгья, фи-и-и-иилгья! – на разные голоса заскрежетали веселые пеньки, подпрыгивая на одном месте. При этом они еще умудрялись скрежетать порядком надоевшую Рогмо мелодию.

А Магнус продолжал восторженно:

– Они считаются давным-давно ушедшими из этого мира. Считается, что вот уж три или четыре тысячи лет ни один филгья не заглядывал в леса Арнемвенда, – они ведь живут только в лесах и умирают в любом другом месте. А в Аллефельде я и подавно не мечтал их увидеть...

Мохнатый альв, не делая резких движений, осторожно сполз с седла и поковылял навстречу пенькам-филгья. При каждом шаге золотой шарик на носке его башмачка рассыпал вокруг маленькие стайки солнечных зайчиков, и пеньки вдруг восторженно запилиликали, засвистели и затопали своими крохотными, потешными ножками. Филгья повзрослее (Рогмо решил считать тех, что побольше, и веком постарше) вели себя более сдержанно: голосили, скрежетали, скрипели, прыгали. А маленькие пеньки впали в экстаз – они подбежали к Номмо, окружили его кольцом и начали плясать и теребить альва за рукава, штанины и прочие части одежды и тела, до которых могли дотянуться. Существа были совсем малюсенькие, даже альв на их фоне выглядел сущим великаном: пеньки доходили ему до пояса или до груди, следовательно, Рогмо и Магнусу – не выше колена.

– Видишь, какие хрупкие и крохотные, – негромко сказал чародей, – они потому и боятся всех громадин. Их же уничтожить легко, даже можно просто затоптать.

– Они такие беззащитные? – изумился полуэльф.

– В какой-то степени – да. Они мудрые, но вовсе не воинственные. И магия у них абсолютно безобидная, хотя и одна из самых мощных на этой планете.

– А разве так бывает? – недоверчиво спросил наследник Энгурры.

– Ты только смотри им этого не скажи. Они обидятся, и тогда пропадет единственный шанс в жизни – узнать самое главное.

– Это как?

Магнус внимательно посмотрел в глаза Рогмо:

– Скажи мне честно: ты что, про филгья никогда и ничего не слышал?

– Ни полсловечка...

Тем временем на дорожке маленькие пеньки принялись издавать звуки, ужасно напоминающие довольный смех и урчание.

– Филгья, – пояснил Магнус (и, как показалось Рогмо, с трепетом в голосе), – пророчествуют. Только в отличие от обычных предсказателей они не угнетают того, кто спрашивает, сообщениями о точной дате смерти или увечья, о несчастьях и трагедиях с близкими. Филгья считают, что человек и сам до этого доживет и все увидит своими глазами. Главное, они уверены, что любую злую судьбу можно переиначить, даже в самую последнюю секунду.

– Странная мысль, – пожал плечами полуэльф.

– Переиначить, переиначить! – начал подскакивать на месте пень-патриарх этого семейства: самый большой, с трещинами по всей коре, кустистый, развесистый и широкий.

– Ничего странного. Человек чаще всего цепенеет, если знает, что ему суждено нечто неизбежное. Вот представь: сказали тебе, что ты разобьешься, упав со скал. Ты и значения этому предсказанию не придал, но пару лет спустя попал в горы и там действительно свалился, с кем не бывает? Висишь, значит, и тут вспоминаешь предсказание. Я не про тебя, Рогмо, говорю – у тебя кость крепкая, ты и не то выдержишь, потомок Гаронманов. А вот обычный человек, скорее всего, сорвется. Филгья не любят оттого судьбу предсказывать.