Гарри возник в тесном пространстве позади них и отбросив щит, с грохотом упавший на бетонный пол, поднял заряженный дробовик.

Сидевшие на металлических крутящихся табуретах русские обернулись на звук упавшего щита. Перед ними стоял бледный молодой человек в пальто и с дробовиком в руках. Ноздри его раздувались, глаза горели ярким огнем, а рот был плотно сжат.

— Кто?.. — выдохнул Первый. Одетый в униформу, он напоминал сейчас странную испуганную стрекозу с выпученными глазами, в наушниках и с антенной на голове.

— Как?.. — следом за ним проговорил помощник, пальцы которого машинально продолжали заправлять в пулемет новую ленту.

Дрожащими руками Первый попытался вытащить из кобуры пистолет, а его помощник, ругаясь на чем свет стоит, вскочил на ноги.

Гарри не испытывал к ним никакой жалости. Или он, или они — иначе быть не могло. И к тому же, там, куда он их сейчас отправит, было множество таких же, как они, и их встретят с распростертыми объятиями. Он нажал на курки обоих стволов, — один выстрел предназначался Первому, другой — его помощнику, — отправив обоих в лапы смерти. Запах горячей крови смешался с запахом пороха и едкого пота, и от этого смрада у Гарри слезы потекли из глаз. Он несколько раз быстро моргнул, перезарядил дробовик и шагнул в дверь Мёбиуса.

В следующем доге произошло примерно то же самое, потом был еще один, и еще... Всего догов было шесть. Гарри расправился со всеми меньше чем за две минуты.

В последнем, когда все уже было кончено, он вдруг почувствовал смятение в душе одного из только что убитых им людей и как мог успокоил его, а потом сказал:

— Для вас теперь все позади, но тот, кто виноват в случившемся, еще жив. Если бы не он, вы были бы сейчас дома, вместе со своей семьей. Да и я тоже. Так скажите мне, где сейчас Драгошани?

— В башне, в кабинете Боровица, — ответил он. — Он превратил его в командный пункт. Но он не один, с ним есть еще люди.

— В этом я не сомневаюсь, — ответил Гарри, вглядываясь в разбитое и закопченное до неузнаваемости лицо русского охранника. — Спасибо.

Теперь ему осталось выполнить последнюю задачу, но Гарри подозревал, что ему потребуется помощь.

Отцепив липучки, удерживавшие тяжелый пулемет на вращающемся основании, Гарри поднял его и швырнул на бетонный пол, потом поднял и" швырнул снова. После трех или четырех таких падений твердое деревянное ложе раскололось вдоль, и Гарри получил возможность отодрать зазубренный кол с толстым основанием и острым концом.

Гарри полез за патронами и вдруг обнаружил, что у него остался всего один. Скрипнув зубами, он зарядил дробовик последним патроном, решив про себя, что и этого должно хватить. Потом он открыл дверь дота и вышел в снежную ночь.

Неподалеку тускло светились окна особняка, лучи прожектора ходили туда-сюда в поисках нарушителей. Большая часть армии Гарри — то, что от нее осталось, — была возле самых стен особняка, и с той стороны доносилось бесконечное стаккато без передышки стреляющих пулеметов. Оставшиеся защитники безуспешно пытались уничтожить мертвецов.

Оглядевшись, Гарри заметил группу отставших от остальных нападающих, которые, сгибаясь под ветром и снегом, с трудом брели к осажденному со всех сторон особняку. Их мрачные, костлявые, оборванные фигуры, двигавшиеся мимо него, охваченные каким-то чудовищным вдохновением, внушали суеверный страх. Но Гарри Киф не боялся мертвых. Он остановил двоих, — эти два мумифицированных трупа показались ему покрепче остальных, — и сунул в руки одному из них деревянный кол.

— Для Драгошани, — объяснил ему Гарри. Второй татарин тащил огромную кривую ржавую саблю. Гарри подумал, что в былые времена эта сабля была поистине смертоносна. Ну что ж, она и сейчас может пригодиться. Указав рукой на саблю, Гарри сказал:

— Это тоже для Драгошани — для сидящего в нем вампира.

Потом он мысленно открыл дверь Мёбиуса и шагнул в нее, прихватив с собой обоих потрепанных временем спутников.

* * *

Внутри особняка ад начался почти с самого начала. Здание было построено двести тридцать лет назад на месте древнего поля битвы и превратилось в мавзолей для дюжины наиболее свирепых татарских воинов. Мягкая торфяная земля под фундаментом способствовала тому, что тела были похожи скорее на мумии, чем на бестелесные трупы.

Приказ Драгошани перевернуть все вверх дном в поисках следов саботажа привел к тому, что древние плиты и доски пола были повсюду вывернуты и подняты. Поэтому по первому же зову Гарри Кифа татарские воины вновь обрели способность двигаться и легко поднялись из своих могил. Не встретив на пути никаких препятствий, они, повинуясь приказу Кифа, проникли в коридоры, лаборатории и хранилища особняка. По пути они убирали с дороги всех экстрасенсов и охранников, попадавшихся под руку.

Теперь оставались лишь пулеметные точки, встроенные в стены самого особняка. У тех, кто в них находился, пути к бегству или отступлению не было, поскольку выхода наружу доты не имели и войти в них можно было только изнутри самого особняка. Один из солдат, кто оказался запертым в такой укрепленной ловушке, в мельчайших подробностях доложил обо всем происходящем Драгошани, который, сидя в командном пункте, буквально кипел от ярости.

— Товарищ Драгошани, это какое-то безумие, безумие! — слышались стенания, заглушавшие все остальные звуки, если, конечно, было что заглушать. — Они... зомби! Мертвецы! Как же мы можем убить мертвецов? Они приближаются, мой пулеметчик стреляет в них, пули разрывают их на части, но эти части, куски продолжают двигаться! Снаружи извивающиеся и ползущие отовсюду ошметки образовали целую гору у самой стены здания. Туловища, ноги, руки, кисти и ступни, просто отдельные кости наползают друг на друга, скоро эта куча вырастет до самых бойниц и проникнет сюда! Что тогда будет?

Драгошани зарычал и в этот момент стад как никогда похож на дикого зверя. Потрясая кулаками, грозя идущему за окнами снегу и ночной мгле, он в ярости заорал:

— Киф! Я знаю, что ты там, Киф! Так иди же сюда и давай навсегда с этим покончим!

— Они уже в особняке! — вновь раздались всхлипывания по радио. — Мы в ловушке! Мой пулеметчик сошел с ума! Он все время что-то бессвязно бормочет, даже когда стреляет! Я захлопнул стальную дверь, но они продолжают стучать и пытаются проникнуть сюда! Я видел их! Перед тем как я захлопнул дверь, сюда просунулась чья-то обтянутая кожей рука, я ударил прямо по ней, она отлетела внутрь, сюда, и теперь эта рука — Бог мой, рука! — извивается возле самых моих ног, хочет забраться выше! На меня! Я снова и снова отшвыриваю ее, но она возвращается! Вот видите!? Видите!? Снова! Снова!

И голос превратился в истерический, безумный смех.

Одновременно с этими идиотскими воплями, доносившимися по радио, из приемной раздался крик ужаса, вырвавшийся у Юла Галенского.

— Лестница! Они поднимаются по лестнице!

Он завизжал, как девчонка от страха, он никогда ни с кем не воевал и не дрался — он был всего лишь секретарь, писарь, но не солдат. А уж опыта, подобного сегодняшнему, не было вообще ни у кого.