– Та, что уехала? – уточняет Вера.

– Да. Она любила говорить: мужчины – это приходящее и уходящее, а женщины – вечное! Видишь, она оказалась права. Я прихожу к тебе, ухожу и снова прихожу!..

– Неправда, – смеется Вера. Она устраивается на мне поудобнее. Просто чтобы удобно было лежать. – Будет у тебя отдельная квартира, я к тебе тоже буду приходить! И, может, даже оставаться!

– У меня уже есть! – хвастаюсь я. – Правда, далековато и однокомнатная. Подарок от мэра!

– Это нормально! У нас тоже так было. Сначала обшарпанный частный домик в Запорожье, потом однокомнатная на Троещине, после этого двухкомнатная в Дарнице, а теперь четырехкомнатная тут, на Печерске. И мне скоро отдельную купят.

– Слушай, я давно хотел тебя спросить: а кто твои родители?

– Папа – замминистра экономики, мама – хозяйка двух салонов красоты. А твои?

– У меня проще, – грустно произнес я. – Отец погиб на полигоне, уже давно. А мать на пенсии.

– Сиротка моя, – ластится ко мне Вера, целует в шею. Ее тонкие пальцы проводят ласково линии на моей коже. – Ты знаешь, – шепчет она снова, – сиротки дальше по жизни уходят! Они мстительные.

– И кому они мстят?

– Да жизни и мстят. Вот мне мстить не за что, потому и не рвусь никуда. Неинтересно. Выпить хочешь?

– А что у тебя есть?

Мы поднимаемся с кровати. Оба голые. Я любуюсь ее наготой, ее ночной красотой. И за свою наготу мне не стыдно. Вера манит меня легким движением руки, и я иду за ней. Мы заходим в гостиную. Вера останавливается перед высоким изящным шкафчиком с двумя стеклянными дверцами.

– Что у меня есть? – повторяет она мой вопрос. Потом открывает обе створки шкафчика, смотрит на полки, заставленные десятками бутылок виски, водки, вина и всего чего угодно. И выдыхает немного грустно: – Все!

Киев. Февраль 2006 года. Воскресенье.

Вчера у меня дома побывал нежданный гость. Нет, он предупредил, что придет. И даже спросил разрешения. И пришел пунктуально, как и пообещал. В двадцать ноль-ноль. Это был полковник Светлов, который уже не раз давал мне дельные советы и который месяц назад занимался моими швейцарскими семейными проблемами. Когда он позвонил и попросил разрешения зайти, я подумал, что речь пойдет о Швейцарии, о моей поездке. Из-за ухода Светланы я мало вспоминал о печальных январских событиях. Больше думал о себе и о своей душевной неустроенности.

Светлов принес бутылочку ирландского виски «Джеймсон» восемнадцатилетней выдержки. Я предложил ему сесть за барную стойку, но он, иронично глянув на высокий табурет, отказался. И посмотрел на столик у окна. Конечно, с его небольшим ростом сидеть за высокой барной стойкой было бы не только неудобно, но и унизительно. Я об этом не подумал.

– Как вы, Сергей Павлович? – спросил он, оторвав взгляд от стакана с виски. – Тяжеловато?

Я ответил не сразу. Сначала сделал два маленьких глотка.

– Может, и тяжеловато, – ответил наконец. – Но что я мог сделать? Тем более, что Владимир из посольства мне все подробно объяснил…

– Я не о вашем брате и его жене, – отрицательно покачал головой Светлов. – Я о сегодняшнем дне. Вам теперь одиноко. Вы чувствуете свою бытовую неустроенность, пустоту. И пытаетесь заполнить ее наспех.

Он выжидательно посмотрел мне в глаза, ожидая реакции на свои слова. На свои неплохо сформулированные мысли.

– Вы имеете в виду Нилу?

– Да.

– Вы считаете, что я не должен.

Светлов остановил меня движением ладони. На лице – спокойная приветливость.

– Мне вы ничего не должны. Я просто думаю, что вам не с кем посоветоваться. Кроме того, я хотел бы дать вам информацию к размышлению. Со Светланой вам нужно оформлять развод. Она вряд ли к вам вернется. Возле нее крутится сейчас ваш старинный приятель.

– Какой приятель?

– Марат Гусейнов. Она с ним уже дважды встречалась. Нет, не подумайте, что Светлана вам изменяла. Они просто ужинали в ресторанах. В «Липском особняке» и в «Да Винчи» на Владимирской. Мы оберегаем вашу биографию и поэтому решились на этот разговор. Если хотите, можем изолировать Гусейнова. Раз и навсегда. Если не хотите, то подумайте о разводе.

Голос Светлова становился все холоднее и холоднее. Я пил виски и пытался представить себе Гусейнова со Светланой в ресторане. Никак не получалось. Они были настолько не совпадающие, что меня не отпускало удивление: как они вообще могли оказаться рядом? Как она могла оказаться рядом с ним?

– Так что? Дать вам время подумать? – спросил Светлов. – Но у вас сейчас так мало времени, чтобы думать о себе. А будет еще меньше, ведь скоро президентские выборы.

– Пускай, – выдохнул я устало.

– Пускай что?

– Пускай они ходят по ресторанам.

– Гуманно. Мы сами поговорим со Светланой, да и бумаги о разводе можем оформить без вас. In absentia. Вы согласны?

Мне становилось жарко. В голову ударила странная боль, словно свободная морская волна вдруг оказалась зажатой в малюсенькой черепной коробке и стала давить что есть силы изнутри, пытаясь прорваться через лобную кость. В глазах из-за этой боли, а может, совершенно отдельно от нее, появились слезы.

– Я отдал последние деньги, – пожаловался я и тут же замолк, понимая, что веду себя странно.

– У вас плохо с деньгами? – совершенно серьезно поинтересовался Светлов.

– Нет, нормально. Я просто хотел иметь детей. У меня были проблемы, и вот теперь, когда все готово. Я должен отпустить на свободу мать моих. Что я говорю?

Взгляд моих, должно быть, пьяных, слезливых глаз уперся в Светлова как в спасителя, который может не только четко формулировать свои иногда непростые мысли, но и в состоянии так же легко читать мысли чужих людей, например мои.

– Вы про очищенную сперму?

– Вы знаете? – удивляюсь я, хотя тут же думаю: «Ведь знает он о Светлане и Гусейнове, что ж тут удивительного, что и про мой «рафинад» ему известно».

– Не беспокойтесь. Вы же дали команду «заморозить!»

– Дал, – киваю я и припоминаю на всякий случай недавний утренний разговор со специалистом по микроочистке доктором Кнутышом.

– Знаете, как в пьесах: если ружье на стене появилось в первом акте, в последнем оно обязательно выстрелит. Не волнуйтесь!

– Вы любите театр? – спрашиваю я.

– Вам нужно хорошо отдохнуть. Хотя бы завтра. И еще – Виктору Андреевичу и Нилочке можете полностью доверять, но брать дежурную машину и ехать ночевать к Ниле. Сами подумайте! Будьте аккуратнее. Ваша личная жизнь тоже отчасти принадлежит государству.

Когда он ушел, я долго лежал в ванне и вспоминал прошлое. Вспоминал Светлану, Диму и Валю. «Эта часть моей личной жизни тоже отчасти принадлежит государству?» – думал я.