– Это они переживут. Стирия для них – лишь интермедия. Думаю, они уже готовят новое поле битвы.

– Говорят, война никогда не кончается. – Монца осушила бокал и со стуком поставила его на стол.

Может, в Осприи и делали лучшее в мире вино, но для нее оно имело вкус блевотины. Как и все прочее. Сама жизнь ее была блевотиной и дерьмом. Жидким, поносным дерьмом. Из-за спины тут же выплыл слуга с лошадиным лицом, в напудренном парике, и пустил в пустой бокал длинную струю вина, держа бутылку как можно дальше от стола, словно от этого оно могло стать вкуснее. Затем с непринужденным изяществом отступил. Что-что, а отступать в Осприи умели. Монца вновь потянулась за бокалом. Последняя выкуренная трубка уняла только дрожь в руках и ничем больше не помогла.

Поэтому она жаждала опьянения – тупого, бессмысленного, непристойного, дарующего забвение бед.

Медленно обвела взглядом лица богатейших и совершенно никчемных горожан Осприи. Присмотревшись, можно было заметить, что их веселье замешано на истерике. Слишком много пьют. Слишком быстро говорят. Слишком громко смеются. Приближение погибели отнюдь не прибавило им сдержанности. И в предстоящем разгроме Рогонта Монцу могло утешить лишь одно – вместе с герцогом потеряют все многие из этих глупцов.

– Вы уверены, что мне следует сидеть здесь? – ворчливо спросила она.

– Кто-то же должен. – Рогонт без особого воодушевления покосился на Котарду, юную графиню Аффойи. – Благородная Лига Восьми, похоже, превратилась в Лигу Двух. – Наклонился к уху Монцы. – И я, честно говоря, думаю о том, не слишком ли поздно мне из нее выходить. Как ни печально, но у меня маловато почетных гостей.

– Так я, стало быть, опора для вашего пошатнувшегося престижа?

– Именно. Но опора совершенно очаровательная. И, кстати, это всего лишь непристойные слухи, будто у меня что-то падает… уверяю вас.

Сил у Монцы не было даже на злость, не говоря уж о веселье, поэтому она отделалась утомленным хмыканьем.

– Не мешало бы вам что-нибудь съесть. – Рогонт указал вилкой на ее нетронутое блюдо. – Вы, кажется, похудели.

– Меня тошнит. – А еще у нее болела правая рука, так сильно, что ножа не удержать. – Не переставая.

– Вот как? Съели что-нибудь не то? – Рогонт подцепил вилкой кусочек мяса, сунул в рот и прожевал с таким удовольствием, словно до прихода армии Орсо оставалась еще, по меньшей мере, неделя. – Или сделали?

– Возможно, причиной тому всего лишь общество.

– Не удивлюсь. Моей тете Сефелине вечно делалось дурно от меня. И тошнило ее часто. В некотором отношении вы с ней схожи. Острый ум, великие дарования, железная воля и… неожиданно слабый желудок.

– Сожалею, что разочаровала вас. – Кто бы знал, как она разочаровала саму себя…

– Меня? О, как раз напротив, поверьте. Я ведь тоже не из кремня сделан.

А жаль… Монца через силу допила вино, хмуро уставилась на пустой бокал. Год назад она не испытывала к Рогонту ничего, кроме презрения. Смеялась вместе с Бенной и Верным над его трусостью и его вероломством как союзника. Теперь Бенна был мертв, Верного она убила. И прибежала к Рогонту в поисках убежища, словно заблудшее дитя к богатому дядюшке. А тот, в данном случае, и себя-то не мог защитить. И все же его компания казалась намного приятней, чем альтернатива. Взгляд ее неохотно устремился направо, где в конце длинного стола сидел в одиночестве Трясучка.

От него Монцу, увы, тошнило. Рядом находиться и то было тяжело, где уж там прикоснуться… И отвращало ее не только его изуродованное лицо. Она успела повидать такое количество уродств и стольких людей изуродовала сама, что могла бы без особого труда притвориться, будто это ее не трогает. Отвращало его молчание после прежней неумолчной болтовни, напоминавшее о долге, с которым она не в силах расплатиться. Глядя ему в лицо, Монца слышала его шепот: «А должны были – тебе». И знала, что он прав. Когда же он все-таки вступал в разговор, то больше не упоминал о своем желании стать хорошим человеком и совершать правильные поступки. Возможно, ей следовало радоваться тому, что победа в том споре осталась за нею. Она и старалась. Но думать могла лишь о том, что, встретив человека, считай, наполовину хорошего, каким-то образом превратила его в наполовину дурного. Не только сама была гнилой, но заражала гнилью всех, с кем соприкасалась.

От Трясучки ее тошнило. И от того, что на самом деле ей следовало испытывать благодарность, а не отвращение, тошнило еще сильнее.

– Я попусту трачу время, – прошипела Монца, обращаясь скорей к своему бокалу, чем к Рогонту.

Герцог вздохнул.

– Как и мы все. Пытаясь провести оставшиеся до позорной смерти мгновенья не самым худшим образом.

– Мне нужно уехать. – Монца попыталась сжать в кулак искалеченную руку, но сейчас боль лишала ее и последних сил. – Найти способ… убить Орсо. – Сил оставалось так мало, что она с трудом выговорила это.

– Месть?

– Месть.

– Если вы уедете, я буду раздавлен.

Монца уже плохо понимала, что говорит.

– Но на кой черт я вам нужна?

– Вы – мне? – Рогонт перестал улыбаться. – Я не в силах больше оттягивать неизбежное. Скоро, возможно, уже завтра, состоится великая битва, которая решит судьбу Стирии. Что может быть ценнее в такое время, чем совет одного из величайших стирийских полководцев?

– Погляжу, может, один какой и найдется, – пробормотала она.

– К тому же у вас много друзей.

– У меня? – Монца не могла вспомнить ни одного живого.

– Вас по-прежнему любит народ Талина. – Рогонт, подняв брови, оглядел своих гостей, многие из которых посматривали на Монцу не слишком дружелюбно. – Здесь вы менее популярны, конечно, но это только подтверждает суть. Злодей для одного человека – герой в глазах другого.

– В Талине думают, что меня нет в живых, да и все равно им на самом деле. – Ей и самой было почти все равно.

– Напротив, мои агенты сейчас активно уведомляют горожан о том, что вы благополучно выжили. На всех перекрестках развешаны объявления, где говорится, что сообщение герцога Орсо о вашей гибели – ложь, что он сам покушался вас убить и что вы скоро вернетесь. Им далеко не все равно, поверьте. К вам относятся с той непостижимой любовью, какую простые люди питают порой к выдающимся личностям, которых не знали никогда и не узнают. И действия наши помогают, по меньшей мере, восстановить их против Орсо и создать ему трудности в собственном доме.

– Политика? – Монца осушила бокал. – Маленький жест, когда война стучится к вам в двери?

– Все мы делаем жесты, какие можем. Но вы по-прежнему весомая фигура и в войне и в политике, расположения которой стоит добиваться. – Он снова улыбнулся, еще шире, чем раньше. – Да и нужна ли мужчине какая-то другая причина, кроме той, что он желает удержать при себе умную и прелестную женщину?