– Ты не разучилась стрелять, – пробормотал вор.

– А ты стал неосторожен, как пьяный соляр, – сдерживая себя, прошептала лиска.

– А говорили – дикари, – пробормотал Хара, тыча клинком меча разорванное неведомое существо. – Это не дикари, а одни боги знают что такое…

Сонный Квазимодо сидел на носу барки, почти под ногами впередсмотрящего, и клевал носом. Выспаться не удалось из-за жары. Из-под накрученного на голову платка тек пот. Солнце палило так невыносимо, что дело обязано было кончиться просто убийственной грозой. Впрочем, ливни нынче бывали и несколько раз в день. Зебен-ти начали гнить. Барку окутывало облако приторно-липкого аромата, но пассажиры уже давно не обращали на это внимания.

Квазимодо с тоской огляделся. Путешествовать бездельником-пассажиром оказалось удивительно тяжело. Прямо хоть на весла садись. После ночной стычки с никому не ведомыми кровожадными созданиями прошло восемь дней. Общаться с Теа не получалось – после мастерского выстрела из лука купец проникся к бандитской девице таким уважением, что считал себя обязанным разделять с ней трапезу и развлекать разговорами. Неприличных предложений он, естественно, делать не рисковал, но Квазимодо и Ныр были вынуждены без всяких шуток ограничиваться ролью слуг. Спятить можно.

Теа сидела у борта на мешках-подушках и вновь полировала ногти. Ныне это сугубо благородное занятие занимало половину времени рыжей. Еще она приглядывала за лошадьми, вежливо, но непреклонно вынуждая уважаемого Хара через день делать короткие остановки для выгула и разминки животных.

У Ныра тоже оказалось постоянное занятие. С утра до вечера фуа просиживал на борту с короткой удочкой в руках. Вот этот способ времяпрепровождения пользовался полным одобрением у экипажа барки. Раз на раз не приходилось, но свежая рыба неизменно разнообразила стол путешественников.

Квазимодо тоже немало времени проводил рядом с товарищем, подавая наживку и смеша окружающих глуповатыми советами. Играть роль дурака было не сложно, но делать это день за днем жутко надоедало. Порядок на барке давно установился. Даже остатки неотесанных «рекрутов» твердо знали свое место и без малейших возражений чистили лошадиные стойла и работали веслами. Никаких дел для деятельного ума одноглазого вора не находилось. Обманывать некого и незачем, только собственные, изрекаемые во всеуслышание глупости и редкие ночные стражи служили некоторым развлечением.

Квазимодо потрогал изуродованную щеку. Когда делаешь это тысячи раз, пальцы начинают чувствовать малейшие изменения. Щели в плоти чуть сузились. Док Дуллитл предупреждал, что так и будет, главное, не забывать регулярно протирать рожу микстурой. Тоже развлечение – умывать морду травяным отваром из заветной баклажки так, чтобы никто не заметил. Засмеют ведь. Да, шрамы на лице чуть-чуть смягчатся, но зато настоящая борода никогда не вырастет. Док предупредил, что повреждены какие-то «луковицы». Удивительно, конечно, что волосы растут, как какой-нибудь чеснок, но теперь придется всю оставшуюся жизнь брить здоровую щеку. Слава богам, пока еще щетина не растет.

Вор снова с тоской подумал о рыжей и поспешно перевел мысли на другое. Видеть лиску в нескольких шагах, но не позволять себе обхватить тонкую талию, уткнуть испорченное лицо в ее шею и на миг забыть о своем одноглазии и обо всем на свете – вот какие муки ты себе отыскал. Нет, смотреть на нее со щенячьей тоской никак нельзя. Рыжей не легче, чем тебе – и по ночам ей одиноко, и вообще за время пути она, кажется, всего два раза смогла перекинуться в свое второе состояние. Да и то изменилась на несколько мгновений. Бедненькая – ни побегать, ни на луну тявкнуть. О тепленькой птичке или кролике и говорить нечего.

Да, в здешних местах другие охотники. Мысли вора вернулись к ночи нападения на лагерь. Кто же все-таки эти худые существа? Гребцы поудивлялись и забыли, а Квазимодо со скуки все раздумывал – что за народ такой ночной, людоедский-ненормальный? Мяса на костях почти нет, рожи как у болванов деревянных. Зубы-пластинки, руки четырехпалые. Да и кому из людей придет в голову выгрызать печень из только что поверженного противника? В ту ночь отряд Хара потерял троих. Двое – хорошо знакомые Ныру и Квазимодо соседи по страже. Видать, продолжали болтать на посту, да не расслышали приближение своей смерти. Да и что услышишь? Двигаются «дикари» настолько бесшумно, что и когда видишь движение, глазам своим не веришь. Один из гребцов, спавший у другого края лагеря, тоже не проснулся. Как же этих троих умертвили? Не ножей, ни другого оружия у ночных охотников за теплой печенью не было. Ныр сказал, что и думать над такими вещами не желает – главное, чтобы собственная печень на месте осталась. А Квазимодо думал – ведь об этих тощих людоедах раньше и полслова не слышал. Появилось глупое желание записать невиданный случай. Бумага есть, свинцовый карандаш тоже – док Дуллитл подарил. Но одноглазый дурак, царапающий по бумаге, – зрелище не для гребцов. Не стоит провоцировать речников на недостойные шутки. Хотя описание такого случая немалых денег должно весить, если знать, кому его предложить. Лорд-командор за такие сведения платит аккуратно, да и лорд Дагда денежек бы не пожалел. Если его такие вещи, несмотря на слабость здоровья, еще интересуют. Эти ночные любители печени и в коллекцию покойной леди Атры вполне бы сгодились.

Квазимодо поморщился – что за мысли в голову лезут? Все безделье да воздержание виновато.

Теа все полировала ногти. Даже головы не поднимает. И правильно. Пока леди – никаких вопросов у окружающих не возникает. Ведь леди благородные они для нормальных людей не более понятны, чем голые пожиратели печенки. Даже Хара, человек ловкий и повидавший, не стал в голову брать, каким таким образом рыжая девица с барки во тьме врага разглядеть умудрилась. Про нюх-то лисий никто не знает. И про беспокойство о друзьях на берегу. А так что удивительного, блажь господская – не спалось, стояла у борта, узрела убийцу. Вот что из лука хищника уложила – действительно фокус. Ну, этих подруг бандитских кто знает – небось не одна невинная жизнь на совести имеется.

Путь до обжитых мест занял двадцать два дня. Сначала с барки заметили торчащий на холме остов сожженной сторожевой башни, потом судно прошло мимо хутора, обнесенного земляной стеной. Вскоре показался поселок, стоящий у впадающего в реку вздувшегося от бесконечных ливней ручья.

Теа срочно потребовала высадки. Принимая оставшуюся часть платы за проезд, купец неуверенно поинтересовался: не лучше ли молодой леди высадиться в самом поселке?

– Нас будут ждать, – веско заявила рыжая, глядя поверх головы купца.

Теа, подоткнув подол платья, сводила лошадей по сходням, скинутым прямо в воду мелководья. Квазимодо, стоя по колено в воде, ловил швыряемые Ныром мешки, перебрасывал дальше, на покрытый чуть подсохшей грязью берег. Гребцы, сгрудившиеся у борта, отпускали едкие замечания. Квазимодо на насмешки не обращал внимания, ему хотелось визжать от радости. Скученное путешествие надоело до безумия.

Ведя в поводу лошадей, трое путников пошли прочь от реки. Барка, издали похожая на низкое нелепое корыто, медленно удалялась по течению. Об окончании изматывающе скучного речного путешествия не жалел никто.