говорит автор “Рене" и “Атала", открыла ему его талант... — Последние слова Шенье впервые привел Шатобриан (“Рене” — его повесть, опубликованная в составе “Гения христианства”): “Революция отняла у нас человека, обещавшего редкостный талант в жанре эклоги, это был г-н Андре Шенье. Мы видели рукописный сборник его идиллий, где есть вещи, достойные Феокрита. Это объясняет слова несчастного молодого человека на эшафоте; он сказал, ударив себя в лоб: умереть! у меня ведь там что-то было! Это Муза открыла ему его талант в минуту смерти” (Chateaubriand. Р. 166). Отметим, что Шатобриан пишет: “Это объясняет...”, как если бы он сначала узнал о последних словах Шенье, а затем прочитал его стихи, что прибавляет достоверности сообщаемым им сведениям, ибо так оно, видимо, и было.

72

Примечательно, что Франция потеряла... — Пересказ слов Шатобриана из примечания к приведенным выше строкам о Шенье: “Сочинения этого молодого человека, его разнообразные познания, его смелость, его благородное предложение г. де Мальзербу, его невзгоды и его смерть, все возбуждает самый живой интерес к его памяти. Примечательно, что Франция потеряла в конце прошлого столетия три прекрасных.восходящих таланта: Мальфилатра, Жильбера и Андре Шенье; первые два умерли от нищеты, третий погиб на эшафоте” (Chateaubriand. Р. 423).

73

Мальфилатр Жак-Шарль-Луи де Кленшан де (1733—1767) — поэт, автор оды “Недвижное солнце среди планет” (1758). Переводил “Георгики” Вергилия. Умер в бедности. Жильбер Никола-Жозеф-Лоран (1751—1780) — поэт, противник энциклопедистов. Из его сочинений получили известность сатира “Восемнадцатый век” (1775) и “Ода в подражание нескольким псалмам” (1780). Жильбер умер не от нищеты, а после того, как неудачно упал с лошади. Имена этих двух поэтов оказались объединены в сознании читателей еще и потому, что Жильберу принадлежит стих “Нуждой сведен во гроб безвестный Мальфилатр” (“Восемнадцатый век”).

74

И сквозь волны народа... — В это время гильотина, которая вначале стояла на площади Свободы, в центре Парижа, а затем на площади Бастилии, была перенесена еще дальше, к Венсеннской заставе (называвшейся также заставой Опрокинутого Трона — ныне площадь Нации), в конце Сент-Антуанского предместья, населенного беднейшим и в эпоху революции наиболее активным парижским людом, однако в то время, о котором идет речь, казни уже не привлекали внимания народа.

75

“Андромаха" —трагедия Ж. Расина (1667). Латуш приводит начальные строки диалога между Орестом и Пиладом (Д. 1, сц. 1 пер. И.Я. Шафаренко и В.Е. Шора).

76

Audendum est. — Да будет позволено (лат.).

77

Сын славный Минция... — Публий Вергилий Марон (70—19 до н.э.). Минций — река на родине Вергилия, в Мантуе, на севере Италии. Отдавая в первой строке поэмы пальму первенства Вергилию признанному образцу в классицистической эстетике, Шенье в дальнейшем объединяет имена Вергилия и Гомера как в равной мере великих учителей. В “Опыте...” же он ставит Гомера на первое место среди поэтов древности, проявляя свойственное второй половине века тяготение к “первозданным”, “природным” гениям.

78

...народ, весь покоривший свет. — См.: Вергилий. Энеида. Песнь VI, 851—852:

Римлянин! Ты научись народами править державно —

В этом искусство твое!

(Пер. С. Ошерова)

79

Мы видим издавна, как Темзы гордой чада... — Весь XVIII в. проходил во Франции под знаком увлечения государственным строем, наукой, культурой Англии (дань этому увлечению отдали Монтескье, Вольтер, другие философы-просветители). Пребывание Шенье в Англии позволило ему ближе познакомиться с ее общественной жизнью и литературой. В сохранившихся черновых набросках (прозаических и поэтических) Шенье адресует англичанам ряд упреков (эстетического и социального плана), однако в своих произведениях признается в заимствованиях у “британской музы” (наст. изд. Послание II), высоко оценивает “великого Мильтона”, Стерна, Юнга (в “Опыте...”, см.: GW. Р. 631, 647, 695). Немалый интерес проявлял он и к Шекспиру (см. наст. изд. “Письмо Мари-Жозефа Шенье” и примеч. к нему). Требование свободы поэта в значительной мере опиралось у Шенье на предромантические искания английской литературы.

80

...вас ныне превзойти // Дерзнем. — Шенье была, видимо, близка гибкая позиция в отношении “новых”, проявленная сторонником “древних” Ф. Фенелоном (1661—1715) в “Письме о занятиях французской академии”, где он, в частности, писал: “Начну с того, что выражу пожелание, чтобы новые превзошли древних (...) За древними сохранилась бы слава зачинателей, указавших путь другим и позволивших им превзойти себя” (“Спор о древних и новых”. М., 1985. С. 406. — Пер. Н.В. Наумова).

81

Но только творчество — не исступленья бред... — Ср. Гораций. Наука поэзии, 1—9. В одном из поэтических набросков, относящихся ко времени пребывания Шенье в Англии он писал:

Поэты Англии, что чересчур горды,

И смысла здравого не ведают узды

(GW. Р. 498 — здесь и далее переводы стихотворных цитат без указания переводчика выполнены мной. — Е.Г.)

82

...Ариман и Орм... — Латинизированные формы имен божеств в иранской мифологии: верховного божества зла Ахримана и верховного бога света и добра Ахурамазды. Шенье проявлял интерес к восточной культуре, изучал персидский и арабский языки, оставил заметки о китайской литературе.

83

В искусстве только тот воистину творец... всех сердец... — В “Опыте...” Шенье писал: “Есть чувства такие ясные, такие простые, мысли, столь вечные, столь близкие нам, столь привычные, что души и умы всех читателей сразу же узнают их” (GW. Р. 685). “Я не одинок в мире, этот писатель подумал обо мне”, — такое чувство должна рождать в душе читателя хорошая книга, полагал Шенье, исповедуя в согласии с руссоистской эстетикой чувствительное единение автора и читателя. О том же он пишет в элегии “О, Каллимаха дух и ты, Филета тень...” (наст, изд., элегия XXXII).

84

Кто скрытые в тени предметы освещает... — Ср. “Опыт...”: “Нет ни одного безвестного, позабытого предмета, который не предоставлял бы ему [поэту. — Е.Г.] какого-нибудь нового образа, не рождал бы какого-нибудь яркого выражения, тонкой аллюзии, необычного олицетворения” (GW. Р. 684—685). Ср. Перро Ш. “Гений”:

А если суждена ему благая доля

Поэта, тысячи красот, что мы дотоле

Не замечали, нам