Внутри туннеля было тускло, смрадно. Под бетонными сводами светили закопченные лампы. Техника едва ползла, включив прожектора и фары, в которых клубился синий, железный дым. Алексей, держась за пушку, смотрел на идущий впереди танк, с привязанными к броне ящиками, бревнами, прилепившимися солдатами. Из танка хрипло вырывался жирный дым, от которого склеивались глаза, слипались губы и начинал бить кашель. Навстречу, прижимаясь к стене туннеля, двигались грузовики, колесные трактора с тележками, автобусы с выбитыми окнами, мотоциклы с колясками. На них был навален скарб, домашняя рухлядь, в кузове качалась корова, на крыше автобуса блеяли овцы, и отовсюду смотрели изможденные женские лица, густо сидели глазастые дети, их обнимали грузные, в черных платках старухи, жалко, с потухшими лицами, притулились старики. Среди скарба вдруг призрачно вспыхивало зеркало, из-под тряпицы выглядывал экран телевизора, мелькала какая-то ваза, какая-то табуретка или кастрюля. Все это были наспех подобранные обломки уклада, который больше не существовал, был разорен и растерзан. Он видел, как трясется мопед, за рулем которого сидит небритый, в шляпе водитель, а сзади приторочена деревянная клетка, полная кур. Водитель неосторожно вильнул, решетчатая коробка ударилась о корму танка, и из нее полетели куры, с кудахтаньем, бестолково рассыпались по туннелю, под колеса и гусеницы. Одна очумелая курица, меченная на крыльях малиновой краской, залетала на броню, прямо в руки солдата, и тот ловко сунул растрепанную орущую птицу в люк машины.

Алексей испытывал тоскливое недоумение, словно этот туннель, переполненный военной техникой и обозами беженцев, напоминал ему что-то. Он уже где-то чувствовал эту слепую подземную силу, выдавливающую на поверхность сгустки слепой материи, готовой крушить, убивать. Где-то вдыхал сернистый ветер, дующий из центра планеты. Там, у Ганиной Ямы, из темного кратера, сочились те же мучительные извержения смерти, выдавливались тягучие клубки смертоносного вещества. Вулкан, который он хотел погасить, продолжал чадить, источал удушливый ржавый яд. Туннель был соединен с Ганиной Ямой, и сквозь эту тесную нору, как железная сороконожка, ползла война.

В селении Джава застал их вечер. Солнце колючими вспышками било из-за кромки холмов. Фасады домов были желтые, ярко-синие и малиновые. Деревья металлически поблескивали в вечернем свете, и все, что в туннеле было плотно сдавлено, медленно ползло, здесь рассыпалось и растекалось по окрестным улицам, пылило, сигналило, рокотало. В проулке, невидимая, грохотала танковая колонна. Мчался сумасшедший «бэтээр», окруженный солнечной пылью. Стоял заглохший грузовик с беженцами, шофер рылся под капотом, а женщина в яркой желтой блузке и в черном платке, поднявшись в кузове, напрягала грудь, так что отпечатывались крупные соски, голосила: «Убили Георгия, убили!»

Колонны военных грузовиков и боевых машин на въезде в село встречали офицеры штаба, измученные, потные, с красными от пыли глазами. Комбат отправился к запыленному кунгу, вокруг которого толпились офицеры, а Алексей спустился с брони, разминая затекшие ноги. В глубине машины кудахтала курица, которой еще не успели отвернуть голову. Слышались разговоры солдат. Сипловатый голос осторожно спрашивал:

— А это что за чмо нам на броню подсадили?

— А кто его знает, говорят царь какой-то, — отвечал другой голос.

— Царь Додон?

— Вроде того.

— Долдон и есть.

Комбат вернулся с тощим, щербатым подполковником, который прижал к пыльному борту карту и стал водить замусоленным пальцем по зеленым и желтым пятнам, вокруг красной горстки квадратиков, изображавших Цхинвали.

— Полгорода под контролем грузин, — устало, видимо повторяясь, втолковывал он комбату Молочникову. — Другую половину продолжают сносить из «градов». Миротворцы ведут бой в окружении. Есть потери. Осетинские ополченцы отошли на окраины. Части 58-й армии обходят город с запада, подавляют грузинскую артиллерию. Вы пройдете колонной на юго-восток, по возвышенностям, и займете рубеж у товарного рынка. Следите за воздухом. Сильное воздействие авиации. Будете работать на штабной частоте. Мой позывной: «Беркут». Как меня поняли?

— Понял, — ответил комбат.

— Тогда выдвигайтесь.

И когда Алексей снова, подтягиваясь за скобы, усаживался на броню и комбат передавал по рации команду на выдвижение, близко, за соседними домами, ударили два взрыва. Будто прокатились две пустые железные бочки. Поднялась высокая пыль и мерцала, драгоценно переливаясь на солнце. Война, навстречу которой они стремились, сама подлетела к ним.

Десантный батальон в составе двух рот двигался в вечерних предгорьях извилистой, вползавшей в расселины колонной. Алексей, сидя в головной командирской машине, оглядываясь, видел, как заостренные ромбы машин, словно бусы, охватывают холмы. То пропадают, то появляются, возникая на открытых склонах, исчезая в темно-зеленых садах. Солнце уже скрылось за горизонтом, но небо, сияющее, зеленовато-прозрачное, было полно лучей, и этот нежный, реющий, не имеющий источника свет волновал Алексея, будто в нем присутствовала весть о приближении небесного дива. Кто-то бесшумный, с прозрачными крыльями, летел в холмах, развешивал, расставлял на вершинах разноцветные светильники и лампады. Гора, уже вся в тени, темная и плоская, вдруг зажигалась алой вершиной, которая пламенела, будто прозрачный дышащий уголь. Соседняя вершина становилась вдруг золотой, словно отдергивали пыльный чехол и открывался драгоценный слиток. Рядом, как самоцвет, начинал светиться изумрудный купол, и пока восхищенный глаз не мог наглядеться на лучистый свет зеленой горы, алая вершина меркла, становилась пепельно-розовой, серой, будто фонарщик убирал с нее свой божественный светильник, переносил на другую вершину.

По пути встречались села, казавшиеся богатыми, с добротными домами и изгородями, в окружении садов, где в тяжелых сине-зеленых деревьях светились плоды, как оранжевые и красные лампочки. Было видно, что деревья отяжелели от обильного урожая, но их никто не обирал. Окна в домах были погашены, отливали темными стеклами. На улицах сел было безлюдно, и лишь на обочине слепо и недвижно застыл старик в обвислых штанах, в рыхлой рубахе навыпуск, с тоскующим, несчастным лицом. Не замечал военной колонны, смотрел куда-то вдаль, где угасала лазурная, тонущая в дымке вершина. Оттуда, из-за лазурной горы, громыхало, встряхивало воздух, катило гулкие волны звука. Алексей заметил, как с дерева, мимо которого проезжала машина, упало несколько спелых плодов.

Он почувствовал приближение темного сверканья, которое обнаружила себя вначале туманным, мерцающим сгустком, а потом длинным, режущим звуком. Звук мчался навстречу колонне, превращался в грохот и свист. Низко, выпадая из неба, пронесся самолет— стреловидные крылья, пятнистый, как у ягуара, фюзеляж, кристаллическая кабина. Звук плашмя упал на колонну, расплющил, вдавил, и Алексей глазными яблоками почувствовал давление ветра, чудовищную скорость и мощь промчавшегося небесного тела.

— Воздух! — комбат рыкнул в шлемофон, сначала проваливаясь в люк, словно желал спрятаться от самолета, а потом выдавливаясь на броню всей силой мускулистого тела. —Увеличить скорость!