Голиков воевать не умел, а теперь поздно учиться!

30 июня Сталин прочел ему суровую нотацию по связи ВЧ, и мне думается, что Верховный лучше Голикова понимал обстановку.

– Запомните хорошенько, – поучал Сталин. – У вас теперь на фронте более тысячи танков, у противника же нет и пятисот… Все зависит только от вашего умения использовать свои силы и управлять ими по-человечески. Поняли?

Сталин был прав только «по-человечески». Танков у Голикова было достаточно, но… каких? Разрушающие мосты неповоротливые КВ, которые сами же танкисты прозвали «бронированными комодами», и устаревшие Т-60, по выражению солдат – «трактора с пушками», а новых Т-34 не было. Конечно, при умении можно было задержать немцев и этими танками. Но Голиков не знал, как это делать. Пошел один танк – подбили, посылает второй – тоже, шлет третий – и третий сгорел. Наверное, он проспал то время, когда в мире победила доктрина массового применения танков, а он, командующий фронтом, примерял боевые качества танков к возможностям пехоты.

4 июня на Брянском фронте появился Василевский.

– Второй год воюете, а так и не научились, – отругал он Голикова. – Танки отдельно. Пехота сама по себе. Авиация только наблюдает. Ставка пошла на крайность, давая вам из резерва Пятую танковую армию генерала Лизюкова… Поторопитесь! Шестая армия Паулюса выходит (или уже вышла) к Каменке, возникает угроза нашим тылам не только у вас, но и у Тимошенко. Будьте любезны использовать танковую армию Лизюкова как надо – ударом от Ельца, дабы сорвать переправу противника через Дон… Надеюсь, вам все ясно?

Филипп Иванович почтительно соглашался:

– Все ясно. Благодарю. Все сделаю. Как велели…

И – сделал: погубил 5-ю танковую армию Лизюкова, пустив ее в гущу сражения кое-как, даже не догадавшись, что танковая армия нуждается в поддержке артиллерией и авиацией.

Стало ясно, что Голикова на фронте держать нельзя.

– А что делать с генерал-майором Парсеговым? – спросил Василевский. – Ведь его даже на передовой никогда не видели.

– Мерзавец! – отвечал Сталин. – Нацепил Звезду Героя и теперь думает, что ему сам черт не брат… Отправьте его куда-нибудь далеко, так, чтобы я о нем даже не слышал.

Парсегова тут же отправили во Владивосток, где к его услугам было множество парикмахерских. Не жалко мне ни Голикова, ни этого Парсегова – жалко мне жителей Воронежа, которые еще не знали, что их ждет. До слез жалко и того майора Адрианова, который получил ордер на комнату в коммунальной квартире Воронежа! Сталин, как это ни странно, по-прежнему считал, что немцы вторично стремятся захватить Москву – на этот раз через Воронеж; когда же он поймет, что совсем не Москва является целью нового «блицкрига», тогда будет поздно…

О, тупость мышления, взятого в колодки собственного величия! Подобная тупость пределов не имеет…

* * *

Фельдмаршал фон Бок из Полтавы подгонял Вейхса, положение которого под Воронежем напоминало «топтание на месте».

Гитлер же в «Вольфшанце» бесновался перед Кейтелем:

– Что там делают мои генералы? Они теряют драгоценные дни. Я ведь уже говорил, что, если Воронеж не сдается, его можно оставить в покое. Мне надоели разговоры о флангах! Главное сейчас – Четвертая танковая армия Гота! Чтобы она скатывала дивизии Тимошенко вдоль правого берега Дона, как скатывают паршивые ковры… Это ваши слова, Кейтель! Не отпирайтесь. А глупый барон Вейхс застрял под Воронежем, мешая Готу выполнять самую насущную задачу плана «Блау» – выход в излучину Дона…

Лишь 7 июля барон Вейхс информировал Паулюса.

– Можете меня поздравить, – с явным облегчением сказал он. – Наши танки ворвались в Воронеж, когда по улицам еще бегали трамваи, а на перекрестках дежурили милиционеры. Это надо было видеть, как разбегались очереди мужчин от газетных киосков, женщины и дети – от ларьков с квасом и мороженым…

Вейхс приврал! Воронеж был захвачен им лишь частично: в наших руках оставались предместья Отрожка и Придача, начались уличные бои, красноармейцы удерживали Университетский район на северных окраинах города. Битва за Воронеж продолжалась, и не скоро ей кончиться. Но теперь 4-я танковая армия Гота (хотя и с опозданием) стала лавиной сползать вниз вдоль берегов Дона, и тогда все армии Тимошенко действительно начали скручиваться в упругий рулон, быстро оттесняемый к югу.

От Ельца до Таганрога возник сплошной грохочущий фронт!

Тимошенко отводил свои армии на восток…

Сталин давно разуверился в полководческих талантах маршала, но, очевидно, держал Тимошенко на фронте по соображениям политического порядка, дабы не давать лишнего повода для злорадства геббельсовской пропаганде.

– Надо искать ему замену, – не раз говорил он.

К тому времени два наших видных полководца, Рокоссовский и Еременко, с трудом выправлялись после тяжелых ранений. Рокоссовский с осколком в спине не выдержал и «бежал» из госпиталя, не долечившись, а генерал Андрей Иванович Еременко передвигался на костылях, и когда их оставит – неизвестно.

Сталин, когда Василевский вернулся в Москву, сказал, что пришло время менять командование. Обстановка требует образования Воронежского фронта – самостоятельного, а Брянский фронт можно смело доверить К. К. Рокоссовскому.

– Надеюсь, никто возражать не станет. Гораздо сложнее с вопросом, кого назначить на Воронежский фронт?..

Генерал Ватутин, заместитель Василевского, встал:

– Товарищ Сталин, назначьте меня.

– Вас? – удивился Сталин, вскинув брови. – Ладно, – сказал он, помедлив, – при условии, если товарищ Василевский не станет возражать, теряя такого хорошего работника Генштаба. – Сталин походил вдоль стола и сказал Василевскому: – А товарищ Голиков пусть послужит заместителем у товарища Ватутина, чтобы пострадал своим самолюбием… Так ему и надо!

Рокоссовскому предстояло командовать Брянским фронтом. Он появился в кабинете Сталина – стройный, подтянутый. Сталин обошел генерала вокруг, словно любуясь его гвардейскою статью.

– Ну как? Еще побаливает? – слегка тронул за спину.

Ответ последовал – с юмором:

– Осколок застрял возле позвоночника. Но если верить медицине, доля железа организму даже необходима.

– Тогда посидите, – сказал Сталин, и в кабинет вызвали генерала Козлова, разжалованного после поражения под Керчью. – Товарищ Козлов, – мягко начал Сталин, – мне говорят, вы сильно обиделись, будто мы вас наказали несправедливо.

Рокоссовский переживал за Козлова – хватит ли мужества отвечать правду или согласится со всем, что с ним сделали?

– Да, – сказал Козлов, – ваш личный представитель Мехлис мешал командованию. Своим партийным авторитетом он пытался подавить меня, командующего, а мои распоряжения оспаривал и высмеивал. Издевался! Если бы не вмешательство Мехлиса, думаю, не Манштейн, а мы были бы сейчас в Севастополе, а сам Манштейн купался бы в море со всей своей армией.