Вдруг снова затопали копыта, из-за холма показалисьследующие всадники. Они, к ужасу Ютты, сидели на вороных конях, а одеты былиоднообразно в черное, в черные плащи, черные доспехи и шлемы. На полном скакуони налетели на гуситов, которые грабили возы. Звякнули клинки, воздух сновазавибрировал от криков.

А Ютта вдруг увидела.

Она знала его по рассказам. Помнила с Белой Церкви, гдевидела, как он угрожал аббатисе, как измывался над ней, как бил связанногоРейневана. Когда по приказу князя Яна Зембицкого ее взяли под стражу в фургоне,он заглядывал к ней несколько раз, она запомнила его жестокую ухмылку.Запомнила черные, до плеч волосы. Птичий нос. И взгляд дьявола.

Биркарт Грелленорт.

– Бежим… – выдавила она из себя. – Бежимбыстро.

Вероника не возражала.

Убиваемые кричали.

– Перед нами город, – показала Вероника. –Беженцы говорят, что это Плауэн. Большинство бежит именно туда. Говорят, чтосейчас безопасно только за стенами. Что ты на это скажешь, Ютта? Ты ведь уже нехочешь ехать на север, на встречу с гуситами. Мы уже не ищем с ними контакта.Может, оно и к лучшему. Я сама видела, к чему приводят такие контакты…

– Я, – Ютта затряслась при воспоминании, – насевер не поеду, ни за что, ни за что на свете. Там Грелленорт. Что угодно,только не он. Я хочу быть как можно дальше от него. Как можно дальше…

– Плауэн не достаточно далеко? Мы не останемся здесь?

– Нет, – Ютта вдруг вздрогнула от неясногопредчувствия. – Давай не будем здесь оставаться, Вероника. Пожалуйста.

– Твоя воля, твое решение. Будет видно, верно ли оно.

На заснеженном поле когда-то было село, остатки глиняныхдымоходов и черные квадраты выжженной земли указывали месторасположениекогда-то стоявших здесь хат и сараев. На окраине пожарища сидело несколькооборванных крестьян, разного возраста и пола. Сидели неподвижно, как куклы, какпридорожные статуэтки святых. Глаза у них были невидящие и пустые.

– Мерзкое дело, – заговорила среди молчанияРикса. – Мерзкое дело, война зимой. Der bцse Krieg,[300]как на это говорят. Летом, если хибару спалят, то хотя бы в лесу можно поживиться,листва от холода укроет, с поля удастся что-то собрать… А зимой это приговор.Ведение войны зимой должно быть запрещено.

– Я за, – кивнул головой Шарлей. – Ненавижусрать на морозе.

* * *

– Смотри! – закричала Вероника. – Что этотакое?

– Где?

Вероника подъехала к часовне, сорвала прибитый к ней листок.

– Нука взгляни!

– Fratres et sorores in fide,[301]ляляля, – прочитала Ютта. – Не верьте ни попам, ни панам… Откажитесьповиноваться вашему королю Сигизмунду, потому что это не король, а негодяй и desolatorChristi fidelium, non exstirpator heresum, sed spoliator ecclesiarum omnium,non consolatory, sed depredator monachorum et virginum, non protector, sedoppressor vidua rum et orphanorum omnium[302]… Это гуситскаялистовка, я уже такие видела. Рассчитана на тех, кто умеет читать, поэтому налатыни.

– В этих местах, – с нажимом сказалаВероника, – как видно, шастают гуситские эмиссары. Если мы на такогопопадем…

– Понятно, – догадалась Ютта. – Эмиссардолжен знать Рейневана, должен хотя бы слышать о нём. Если мы попросим, онпроведет нас к гуситским командирам, убережет от разбойников… Только где егоискать?

– Там, где есть люди. В городе.

Город Байрот, скрытый в живописной котловине средиживописных холмов, издали казался живописным оазисом спокойствия. Идействительно он им был. Ворота охранялись, но были открыты, толпы беженцевникто не останавливал и специально не контролировал. Девчата без каких-либопрепятствий добрались сначала к ратуши, а потом к приходской церкви МарииМагдалины.

– Если мы даже не найдем в Байроте гуситскогоэмиссара, – вздохнула Вероника пробивая себе и Ютте дорогу сквозьтолпу, – то останемся. Посмотри, сколько здесь ищут убежища. Мне надоелоскитаться по большим дорогам, с меня хватит. Я голодная, замерзшая, грязная ине выспавшаяся.

– Я тоже. Не хнычь.

– Я говорю тебе, давай останемся в городе. Даже если ненайдем…

– Мы как раз нашли. Наверное, твоя покровительница тебядействительно вдохновила. Посмотри.

На одной из телег, перегородивших небольшую площадь, стоял мужчинав кафтане с вырезанной зубчиками оборкой и в голиардском капюшоне, из-подкоторого торчали космы седоватых волос. Телегу окружала большая толпа людей,преимущественно беднота: servi,[303] нищие, калеки,проститутки, люмпены и другие городские paupers,[304] а такжескитальцы, странники, бродяги, в общем шумная, наглая и отвратительная свора.

Голиард в капюшоне выступал, обращая на себя внимание толпытем, что повышал голос и размахивал руками.

– Много грубой и большой лжи распространяют оправоверных чехах,[305] – кричал он. – Будто бы ониубивают и грабят. Это ложь! Они лишь действуют в рамках самообороны, убивают вбою тех, кто нападает на них и хочет их уничтожить. Вот тогда они защищаются,защищают свою веру, свои дома, жён и детей. И каждый, кто посягнет на них,пострадает. Но они горячо желают, чтобы между вами и ними прекратилась вражда,убийство и кровопролитие, чтобы наступила божье и святое согласие. Знайте, чточехи призывают князей, панов, и все императорские города сойтись на мирныепереговоры, чтобы положить конец недостойному кровопролитию. Но не хотят вашикнязья, паны и прелаты избавиться от высокомерия и чванства. Ведь это не их, аваша кровь льется!

– Верно говорит, – крикнул кто-то из толпы.Правильно говорит. – Долой панов! Долой попов!

– Где ваш король? Где князья? Сбежали, оставили вас напроизвол судьбы. И вы за таких хотите воевать? Погибнуть за их богатства ипривилегии? Добрые люди, жители Байрота! Сдайте город! Чехи вам не враги…