месяцев пишет: «Ваши «Письма из деревни» всех очаровывают». Он же предлагает Энгельгардту писать книгу и не ленится составить подробнейший расчет тиража и доходов: Энгельгардт был небогат и, имея жену и троих детей, живших в Петербурге, постоянно нуждался в деньгах. Но книга вышла лишь в 1882 г.

Конечно, теперь, через столетие с лишним, это не такое захватывающее чтение. Но литературное мастерство Энгельгардта волшебным образом оживляет его простые рассказы о хлебе и скоте, тяжком труде и голоде, мужиках и помещиках. От рисуемых им картин иной раз прошибает слеза, иной – трудно удержаться от смеха.

Значение писем Энгельгардта «Из деревни» в истории русской социально-экономической мысли определяется тем, что он убедительно показал в них два основных фактора пореформенной аграрной системы: наличие огромных крепостнических пережитков и неудержимое развитие капиталистических отношений. Независимо от субъективных чувств и стремлений автора изображенная им картина восстает против иллюзий народников насчет устойчивости общины и самостоятельного мелкого хозяйства. Как мы видели, такова же была по своей сущности позиция Салтыкова.

Враждебность к остаткам крепостного права переплетается у Энгельгардта с отвращением к бюрократической регламентации, которой власти опутали и душили мужика после реформы. Самоуправство чиновников как бы пришло на смену бесконтрольной власти помещиков. В статье «От какого наследства мы отказываемся?», написанной в 1897 г., В. И. Ленин дает глубокую оценку Энгельгардта как практика и великолепного наблюдателя и пересказывает несколько примеров такой тупой и вредной регламентации. Кабинетные «ученые» из земств, вмешиваясь в хозяйство практически опытных крестьян и игнорируя погодные и прочие условия, не разрешали им, например, сеять рожь ранее определенной даты. Опять мы слышим саркастические ноты Щедрина, когда Энгельгардт передает мнение тех, кто хотел бы из городов и уютных кабинетов руководить сельским хозяйством: «Мужик глуп, сам собою устроиться не может. Если никто о нем не позаботится, он все леса сожжет, всех птиц перебьет, всю рыбу выловит, землю испортит и сам весь перемрет»[376].

Энгельгардт, опираясь на факты, со страстной убежденностью выступал против помещичьего землевладения и помещичьего хозяйства. «Помещичье хозяйство в настоящее время ведется так плохо, даже хуже, с меньшим толком и пониманием дела, чем в крепостное время, когда были хорошие старосты-хозяева, – что оно только потому кое-как и держится, что цены на труд баснословно низки»[377]. Несмотря на дешевизну наемного труда, помещичьи хозяйства хиреют и прозябают, а помещики ведут себя как собака на сене: владея лучшими землями, не используют их рационально. Аренда этих земель в разумных формах тоже не получает распространения: масса крестьян слишком бедна, чтобы платить арендную плату и вести хозяйство на арендованной земле.

Энгельгардт приходит к закономерному выводу о том, что подъем сельского хозяйства возможен только в том случае, если земля перейдет в собственность крестьян. Он не мог в легальной печати писать откровенно о том, что выступает за прямую и безвозмездную передачу помещичьей земли крестьянам, за радикальную аграрную реформу, а вынужден был обволакивать смелые выводы более или менее туманными выражениями насчет необходимости принципиального изменения существующих поземельных отношений. Отметим, что Салтыков несколько раз вынужден был предупреждать своего корреспондента о суровости цензуры и необходимости соблюдать осторожность.

Энгельгардт хорошо видел преимущества крупного хозяйства перед мелким: возможность использования машин, удобрений, правильных севооборотов, рационального разделения труда и специализации. Он мечтал не о капиталистических фермах, а о крестьянских артелях, о коллективных хозяйствах на общей земле. Условия возникновения такой собственности Энгельгардт не исследовал, но был твердо уверен, что лишь в том случае, когда земля находится в общем пользовании и обрабатывается сообща, может быть решена главная социально-экономическая проблема – оптимального сочетания личного интереса работника и общего интереса коллектива.

Но этот социалистический идеал приводил Энгельгардта к народникам. Народнический уклон заставляет Энгельгардта на словах преуменьшать капиталистическую тенденцию в русском сельском хозяйстве, хотя приводимые им самим факты подтверждают ее. Утверждая в теории, что русские крестьяне никогда не превратятся в батраков, сельских наемных рабочих, Энгельгардт своей собственной хозяйственной практикой опровергал это утверждение. Он неусыпными трудами создал в своем имении хозяйство, в котором работали батраки, хозяйство, основанное на чисто капиталистических началах. И ни на каких других началах оно не могло быть основано.

Деятельность Энгельгардта в сельском хозяйстве развернулась в период, когда русская молодежь «пошла в народ». Он сочувствовал и помогал этому движению, хотя ко многим молодым людям, которые пытались без подготовки и выдержки браться за крестьянскую работу, относился несколько иронически. Для таких горожан у него было прозвище «тонконогие». Зато к тем, кто выдерживал тяжелый крестьянский труд и, подобно самому Энгельгардту, оказывался способен жить и работать среди крестьян и наравне с ними, относился с уважением. Таким он выдавал особые аттестаты, которые высоко ценились среди молодых народников. За период 1877–1884 гг. у него работало в общей сложности свыше 80 человек, но лишь 14 получили такие аттестаты.

Молодые энтузиасты создавали коммуны и селились на землях, примыкающих к хозяйству Энгельгардта. Он оказывал им всевозможную помощь. Однако коммуны эти распадались, просуществовав не более нескольких лет. Практика вновь и вновь показывала, что социально-экономическая реальность сильнее красивых утопий, что в условиях этой реальности расти могут только капиталистические хозяйства.

Как агроном-практик Энгельгардт много сделал для улучшения земледелия в нечерноземной полосе. Он изучал рациональные направления и формы специализации хозяйства в этих климатических и почвенных условиях. Особенно важной была многолетняя и упорная работа Энгельгардта по внесению минеральных удобрений, которые до этого были практически неизвестны в России. Он проводил практические опыты в этой области и излагал их результаты и свои предложения в научных и популярных публикациях. Энгельгардт работал в сотрудничестве с несколькими крупнейшими русскими учеными того времени, почвоведами и агрономами, пользовался их консультациями и делился своими выводами. Его труды и усилия наталкивались на огромные трудности: нехватку средств, материалов и помощников, невежество крестьян, равнодушие чиновников. Лишь за два года до смерти Энгельгардт получил некоторую поддержку Министерства земледелия.

Интересна судьба хозяйства Энгельгардта. После его смерти оно было куплено благодаря усилиям его учеников и друзей, министерством земледелия и превращено в Энгельгардтовскую сельскохозяйственную станцию, занимавшуюся агрономическими опытами и внедрением достижений агротехники в практику. После революции станция была реорганизована и расширена.

19.14. Позднее народничесшбо

Самодельные бомбы, которые убили 1 марта 1881 г. Александра II, обрекли на смерть и революционное народничество. Хотя разные группы народовольцев и их преемников продолжали действовать, неэффективность террора и действий одиночек как способа борьбы с самодержавием была убедительно доказана. После этого центр тяжести народнического движения сдвигается вправо. Либеральные народники 80-90-х гг. отказываются от революционной борьбы. Они видят опасность в наступающем капитализме,