Зарубежные кредиты шли на закупку оборудования для добывающей промышленности, за которые расплачивались по компенсационной схеме добытыми ресурсами. Соответственно проблемы развития машиностроения были отодвинуты на второй план, и советская экономика все глубже погружалась в сырьевую нишу. При этом пострадало развитие инфраструктуры. «Накопление диспропорций в народном хозяйстве превысило возможности их компенсации за счет наращивания экспорта энергетического сырья».

Когда к началу 80-х годов на Западе началась «стагфляция» и стоимость кредитов стала расти, а при этом цены на энергоносители не повышались, СССР уже не смог поддерживать страны Восточной Европы поставками дешевого сырья. Поэтому Москва была вынуждена согласиться на разламывающую рамки СЭВ экономическую самостоятельность союзников, которая в результате вела и к все большей политической самостоятельности. С середины 70-х годов страны Восточной Европы потребляли все больше и больше продукции западногерманских и французских компаний.

Так за торможением технологической модернизации на советском горизонте замаячили неожиданные угрозы.

К тому же западная экономика переходила в новый, пятый, технологический цикл, который характеризуется развитием электронной промышленности, компьютеризацией, телекоммуникациями, информационными услугами, новыми видами связи. Соответственно изменялась и политика правящего класса: либеральная модель, основанная на теории Дж. М. Кейнса (госрегулирование рынка, социальные гарантии работникам, высокие налоги на прибыль), уходила в прошлое. Новые технологии позволяли переносить промышленное производство в страны третьего мира, рассредоточивать его, контролируя при этом весь процесс управления. Капитализм становился глобальным, освобождался от необходимости следовать либеральной социальной политике и приобретал жесткие черты «тэтчеризма» и «рейганомики». Укрепившись внутренне, Запад (США) получил новые возможности в ведении «холодной войны».

Если посмотреть на советско-американские отношения как на театральную пьесу, то у простодушного зрителя сложится впечатление, что на сцене действуют шизофреники, которые убеждают друг друга в своем миролюбии, а на деле пакостят всюду, где только могут. Грубо сказано? Тем не менее в Москве утверждали, что «разрядка есть форма классовой борьбы», а в Вашингтоне — что разрядка должна укрепить мировое лидерство США. Обе стороны действительно хотели уменьшить ядерную угрозу, но снижать собственную экономическую и военную активность нигде не собирались. По сути, разрядка была только отдельным актом в «холодной войне», прекращать которую никто не хотел.

Достигнув военно-стратегического паритета с Соединенными Штатами, Советский Союз продолжал наступление. После поражения в Индокитае Америке пришлось изыскивать новые средства сохранить свои мировые позиции и авторитет. СССР после крайне рискованных действий Хрущева тоже надо было действовать более осмотрительно.

Период президентства Никсона — Форда — Картера можно назвать обоюдным поиском приемлемого будущего. И логично, что, как только Америка оправилась от поражения, а Советский Союз утратил темп развития, тонкая дипломатия Киссинджера отошла в прошлое и сменилась жесткой дипломатией Бжезинского, Картер был промежуточной фигурой на стыке двух времен, одной рукой он еще поддерживал разрядку, а другой наносил разящие удары.

Советский Союз тоже особо не церемонился, оперируя в Анголе, Эфиопии, Сомали, Йемене, Мозамбике, Афганистане. Показательно, что в советском политическом и военном руководстве возрастало влияние бюрократии, не имевшей настоящего военного опыта и действовавшей в манихейском, черно-белом измерении «холодной войны».

Но Москва не заметила, что времена изменились.

Могла ли она это заметить?

Катастрофа не была предопределена. Почему не была? Ответ на вопрос был дан Михаилу Горбачеву, последнему советскому руководителю, он им не воспользовался.

Еще одно обстоятельство воспрепятствовало советскому руководству адекватно реагировать на перемены — это задержка в смене политических поколений, которая началась при Хрущеве и продолжилась после него, вплоть до «гонки на лафетах», то есть торжественных похорон Брежнева, Андропова и Черненко.

Появление на политической арене Рейгана так объяснено в совместной записке Устинова, Андропова и Громыко в Политбюро от 12 мая 1982 года (в ответ на появление в марте 1982 года президентской директивы СНБ-32 о возможности затяжной ядерной войны с СССР, подрыв советских позиций в Восточной Европе и фактически отказ от Ялтинских соглашений): «…господствует мотив, что СССР должен быть оттеснен с занимаемых позиций на международной арене и фактически перестать быть великой мировой державой. Такой статус Рейган хотел бы оставить только за США».

Что касается переговоров о разоружении, то американцы требовали непропорционально большого сокращения, на две трети, главного советского арсенала — тяжелых ракет,

С избранием Рейгана противостояние приобрело еще и характер экономической войны. «В конце 1981 г. в НАТО держат совет: где дополнительно навязать социалистическим странам гонку вооружений, чтобы окончательно расстроить их экономику. Сошлись на том, что самой многообещающей может быть “модернизация” обычных вооружений в Европе. Она требует в 5—7 раз больше средств, чем гонка в ядерной области».

А именно поворот к разрушению советской экономики оказался самым грозным. Была ли вовремя замечена эта угроза?

В Москве считали, что феномен бывшего голливудского актера Рейгана, ставшего президентом, должен рассматриваться как историческая случайность, не более того. В мемуарах Добрынина проскальзывает эта усмешка: «Известный американский историк и дипломат Джордж Кеннан как-то мне сказал, что окружение Рейгана “удивительное по своей тупости” и кичится тем, что в отличие от прежних администраций “каждый день дает бой Советскому Союзу”».

Однако дело было не в тупости, а в полном изменении стратегии. Для администрации Рейгана исследовательский центр «Фонд наследия» разработал стратегический план «Доктрина освобождения», который президент называл своей настольной книгой. В нем СССР был представлен империей, образованной «по расходящимся от центра к периферии четырем концентрическим кругам»: первый — советские национальные республики, второй — вошедшие в состав СССР накануне 1941 года Прибалтика и Молдавия, третий — страны Восточной Европы, «захваченные у Японии Курильские острова» и Куба, четвертый — Вьетнам, Южный Йемен, Мозамбик, Ангола, Лаос, Камбоджа, Эфиопия, Никарагуа, Афганистан. По каждому из кругов предлагалось выработать соответствующую политику, имея в виду окончательный демонтаж советской империи.

«Надо отдать должное администрации Рейгана — она рубит топором и экспансионистские империалистические цели своей политики предпочитает не камуфлировать».

В целом это можно назвать американским «планом Барбаросса», которому Москве следовало срочно противопоставить что-то неординарное. Но — что? Новый пакт Молотова — Риббентропа?