— Орел Снежных Гор — настоящая сова при дневном свете: глаза его не умеют отличить лица вождя от лица простого воина! — насмешливо прокричал Эль-Метисо уже из-за прикрытия.

— Это — роковой для нас человек, Хосе! Отныне между нами война не на жизнь, а на смерть! — воскликнул Розбуа. — И как ни беспредельны эти прерии, они уже не в состоянии вместить нас обоих, двоим нам в мире тесно!

Отодвинувшись на прежнее место, канадец помолчал, горестно качая головой, и пробормотал сквозь зубы:

— Горе тому, изрек Господь, кто в моих руках сделается бичом гнева моего и жезлом справедливости моей! Друзья, Всевышний, избравший нас орудием своей кары, сломил орудие, служившее для этой цели, сломил силу в наших руках! На все Божья воля.

— Я и сам начинаю так думать, — откликнулся испанец. — Однако клянусь памятью моей матушки, если Господь сохранит мне жизнь, я еще послужу десницей его гнева и воткну кинжал по самую рукоять в сердце этого подонка!

И небо как будто приняло эту клятву: внезапно водворилась полнейшая тьма, громадные яркие молнии стали заливать почти черное небо целым морем пламени и света, от одного края горизонта до другого, наконец, подобно грохоту стопушечной батареи, открывшей огонь из всех орудий разом, разразился страшный удар грома. И горы, и долина вторили жалобным эхом грозному голосу бури, раздавшемуся среди этих беспредельных равнин, точно в открытом океане.

Призрачные вспышки молний озаряли мертвенным светом неподвижно стоящих охотников. Постигшая друзей неудача не сокрушила их мужества, а лишь на время заменила их неукротимую волю покорностью воле судеб и ввергла в мрачные раздумья.

Красный Карабин при мысли об участи Фабиана уныло склонил голову на грудь и, казалось, был совершенно подавлен. Его буйный гнев и негодование сменились в нем ощущением унижения старого опытного солдата, которого обезоружил в схватке безусый рекрут. Что же касается Фабиана, то он сохранил то спокойное равновесие души, какое в подобных случаях свойственно человеку, для которого жизнь не то что в тягость, но, во всяком случае, довольно обременительный груз.

— Фабиан, сын мой! — грустно проговорил канадец. — Я слишком рассчитывал на свои силы, на свою опытность. Но к чему привела эта опытность и эта сила, на которую так полагался я и которой так гордился! Я своей неосторожностью погубил вас обоих! Фабиан, сын мой, и верный мой товарищ Хосе, простите ли вы меня?

— Об этом мы поговорим после, — ответил бывший микелет. — Оружие разбилось в твоих руках, точно так же, как оно разбилось бы и в моих, вот и все! Но неужели ты уверен, что нам теперь уже ничего более не остается, как ныть и жаловаться на судьбу, подобно обиженным женщинам, или покорно ждать смерти, подобно смертельно раненым бизонам?

— И какого же ответа ты ждешь от охотника, к которому теперь безнаказанно может подойти лань и лизать его ладони?

— Рано отчаиваться, — решительно заявил Хосе, к которому уже успело вернуться все его мужество. — Нам необходимо во что бы то ни стало бежать отсюда еще до наступления ночи. Но прежде мы сделаем вылазку против осаждающих. Фабиан подстрахует нас в случае надобности своими выстрелами. Такого рода отчаянные попытки, как правило, удаются! Там, под плитами, притаились четыре мерзавца, которых нам необходимо отправить на тот свет. День почти так же темен, как и самая темная ночь, и нас будет двое против четырех: этого более чем достаточно!

Затем, обращаясь к Фабиану, который, по-видимому, одобрял этот смелый план, испанец прибавил:

— Вы же, не переставая наблюдать за тем, что делается там, на скалах, и не выходя из-под прикрытия, старайтесь также следить за теми мерзавцами, что засели в своих норах в долине. Если последние заметят нас и если хоть один из них шевельнется или тронется с места, сейчас же стреляйте, иначе… Все остальное уже будет наше дело. Не так ли, Розбуа, ведь это и твое мнение тоже? Ну, так в путь! Когда мы обделаем это дельце, дон Фабиан, я вернусь за вами, и мы улизнем, так что они и моргнуть не успеют!

Канадец с готовностью согласился на предложение, которое нравилось ему своей смелостью и рискованностью и вместе с тем, благодаря темноте, казалось вполне осуществимым.

И эти двое людей, которые несколько минут назад почти пригнулись к земле, как дубы под влиянием налетевшего урагана, теперь готовы были воспрянуть и снова гордо встретить бурю прямые, гордые и несокрушимые, как раньше.

Бросив испытующий взгляд в долину, наши друзья убедились, что там решительно ничто не изменилось. Тогда оба охотника, взяв свои ножи в зубы, ползком спустились с площадки пирамиды так быстро и проворно, что Фабиан, полагавший, что они еще не успели доползти до края площадки, внезапно увидел их бегущими, пригнувшись вдоль зарослей тростников на берегу озера.

Фабиан, более заинтересованный каждым движением своих отважных товарищей и более озабоченный их безопасностью в случае беды, чем своей личной, напряженно следил за ними, забывая о неприятеле, остававшемся по ту сторону пирамиды, на скалистом гребне.

Каменные плиты там в долине по-прежнему оставались неподвижны, как настоящие могильные плиты над прахом умерших. Обнадеженный безусловной тишиной и спокойствием с этой стороны, Фабиан стал уже следить с меньшей тревогой за движениями канадца и испанца.

Но вот они оба остановились, очевидно, совещались между собой еще раз. Затем он увидел, как они вошли в густую заросль тростников на берегу озера и совершенно скрылись из вида. Ветер, неистово бушевавший вокруг, так сильно раскачивал тростником, что движение их при проходе двух смельчаков не могло возбудить подозрения индейцев. Избавившись от необходимости следить за своими друзьями, ставшими совершенно невидимыми для всех, благодаря густоте заросли и темноте, успокоенный Фабиан вернулся на свой прежний пост на противоположном краю площадки. И слава Богу! Еще минута, и, быть может, было бы уже поздно!

Но для того чтобы не прерывать последовательного хода рассказа повествованием двух одновременно случившихся фактов, мы предварительно займемся исключительно старым лесным бродягой и его верным другом.

Скрывшись из глаз Фабиана в чаще прибрежных тростников, они снова приостановились на минуту. Они, конечно, ничего не могли видеть сквозь густую поросль тростников, перевитых водорослями, но знали, что Фабиан с вершины пирамиды мог видеть почти всю долину.

— Если через минуту или две мы не услышим выстрела Фабиана, — шепнул канадец, — то это несомненный признак, что индейцы не заметили, как мы спускались с откоса. Тогда, выждав немного здесь, мы направимся каждый к крайней из плит в конце и начале этой сторожевой линии. Все четыре плиты, под которыми эти краснокожие дуралеи сидят в засаде, расположены почти на одинаковом расстоянии друг от друга и все вытянуты в одну линию. Ты прирежешь первого, а я придушу крайнего; тогда, поверь, с двумя остающимися мы управимся без лишних хлопот!

— О, и я так думаю, карамба! — кивнул Хосе.

План этот был прост и крайне рискован. В продолжение нескольких минут, пока огненные змеи молний прорезывали темное небо во всех направлениях, освещая чащу тростников, как кружевную ткань, наши охотники ежеминутно ожидали услышать выстрел с пирамиды.