Добравшись до места, где забор упирался в стену церкви, Анна остановилась. Она положила ружье на выступ в стене из сырцового кирпича и принялась карабкаться на забор.

Она спрыгнула на землю по ту сторону забора, беззвучно приземлившись на подстилку из листьев, и стала спиной к стене церкви. Повернувшись и подняв голову, она увидела пару окон. В этот вечер они были темными. Слепыми. Свечи не горели.

Анна поплотнее запахнула розовый пиджак — уже ощущалась вечерняя прохлада — и почувствовала локтем какой-то твердый предмет в кармане. Подарок Нааги. Анна засунула его поглубже в карман. «Представляю, — подумала она, — что сделал бы Майкл, увидев этот подарок».

От беспокойства пальцы Анны поглаживали узор, выгравированный на прикладе ружья. Она всматривалась в тени, ее взгляд метался то влево, то вправо, а потом снова устремлялся вперед и тщательно исследовал невольничий тракт, ведущий на запад. Она знала, что на станцию можно попасть с разных сторон, но если бандиты не свернули с пути, то их следует ждать отсюда.

Вечер был тихий, слышны были лишь звуки обычной лесной жизни. Насекомые, птицы, животные охотились, прятались, вскармливали детенышей или спаривались в сгущающейся темноте. Эти звуки были успокаивающими. Привычными. Безопасными.

Неожиданно где-то рядом, слева, зашелестели листья. У Анны каждый нерв натянулся. Это были шаги. Мягкие. Осторожные.

Анна сняла ружье с предохранителя и осторожно двинулась вдоль стены церкви, вглядываясь в заросли.

Там, впереди, склонилась темная фигура. Она держала оружие наготове.

Обе тени замерли. Послышался тихий шепот:

— Не стреляй, это я.

— Стенли!

Они встретились лицом к лицу. Анна медленно выдохнула, чтобы снять напряжение.

— Да у нас мысли сходятся! — заметил Стенли.

— Действительно, — подтвердила она, — сошлись.

Они рассмеялись.

— Я думала, ты ушел в деревню, — сказала Анна по-прежнему шепотом.

— Я вернулся. — Он говорил, всматриваясь в дорогу впереди, стараясь пронзить взглядом сгущающуюся тьму. — Они должны быть уже здесь.

— Да, — согласилась Анна. — Если только они не изменили маршрут или почему-либо не задержались.

Стенли кивнул. Его темная кожа и одежда цвета хаки сливались с полумраком, но белки глаз выделялись.

— Я планирую остаться здесь.

— Я вернусь, — сказала Анна, — когда они лягут спать.

— Я буду ждать тебя. — Стенли присел на землю с дробовиком на коленях.

Анна медлила. Часть ее хотела остаться здесь, дежурить вместе со Стенли. Но Сара и Майкл ждали ее, да и ей хотелось к ним.

Она дотронулась до плеча Стенли, когда уходила.

— Будь осторожен, — прошептала она. Стенли кивнул. — Да хранит тебя Бог.

— И тебя.

Другого ответа быть не могло.

Анна откинулась на спинку стула в столовой и попыталась расслабиться. По настоянию Сары перед обедом она приняла горячую ванну, благоухающую ароматом засушенных цветочных лепестков. Затем надела чистую одежду и расчесала спутанные волосы. Она чувствовала себя такой чистой и умиротворенной, какой не была уже много лет. Анна наслаждалась присутствием Сары и Майкла, но в то же время постоянно помнила о Стенли, который остался один на один с опасностями ночи. Ее снедали противоречивые чувства. Страх и наслаждение. Смех на губах и паника внизу живота.

— Вот, послушай. — Сара вытащила пластинку из конверта и поставила ее на диск проигрывателя.

— Что это? — Анна повернулась к Майклу, думая, что это новый экземпляр его коллекции классической музыки.

Он сидел за обеденным столом, растирая в эмалированной миске краску для пасхальных яиц. Он не ответил Анне, а посмотрел на Сару: его взгляд скользнул по изгибам ее тела, когда она склонилась над проигрывателем. Ее длинные волосы, заправленные за уши, рассыпались по плечам. Она надела васильковое платье, которое купила в Мельбурне. Фасон и цвет очень ей шли. Она выглядела юной, энергичной — такой Анна ее никогда не видела.

Тишину нарушили первые звуки популярной песни. Брови Анны изогнулись от удивления.

— Сэнди Шоу, — сказала Сара. — «Марионетка».

Анна снова взглянула на Майкла. В старые добрые времена только он мог ставить и выбирать пластинки. Он продолжал невозмутимо смешивать краски.

Анна смотрела, как Сара шепотом подпевает, одной ногой выстукивая ритм. И хотя мелодия была веселой, в песне шла речь о женщине, которая ощущает себя марионеткой в плену капризов своего мужчины. Сару, похоже, такой смысл песни не задевал. Она стала по-настоящему независимой. Анна размышляла, как в ней могли произойти такие перемены. Сара, имеющая собственные планы и тайны, двигающаяся в новом направлении и постепенно влияющая на Майкла… Несомненно, пришло время конфликта. Гнева и разногласий…

В комнату, тихо ступая по ковру босыми ногами, вошел Тефа, с профессиональной сноровкой удерживая поднос одной рукой. Из-за смуглой кожи и черных волос, контрастирующих с белизной фартука и ослепительной улыбкой, он выглядел странно, напоминая официанта в униформе.

— Он теперь профессионал, — заметила Сара, с нежностью глядя на молодого человека.

— Лучший слуга в Танзании, — добавил Майкл.

Улыбка Тефы стала еще шире. Он опустил поднос, на котором стояла миска с яйцами. В ней было штук пять или шесть деревенских яиц — мелких, с тонкой скорлупой.

— Ты их хорошо проварил? — уточнила Сара.

Тефа серьезно кивнул.

— Я съел одно. Сварены вкрутую.

— Спасибо.

— Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, бвана. Спокойной ночи, сестра.

Попрощавшись, Тефа удалился в кухню.

Майкл расставил миски с красками в центре стола. Затем раздал женщинам маленькие щеточки и кусочки ткани.

Раскрашивание яиц — семейный ритуал. Мягкие щетки касались гладкой скорлупы яиц, холодных и необычно тяжелых. Майкл точными, аккуратными линиями обводил яйцо по кругу. Дизайн Сары был замысловатым, со многими деталями, с крошечными спиралями и кружевными петлями. Анна мягко наносила краску, смешивая цвета, — так облака сливаются на небе во время заката.

Когда яйцо было готово, оно возвращалось в миску и там подсыхало. Три стиля вместе образовывали странное, пестрое единство.

В конце концов все яйца были раскрашены. Сара, Майкл и Анна обменялись довольными улыбками, внимательно осмотрев результаты своего труда. Гнездо раскрашенных яиц.

Девичьи сокровища расположились в ряд на полочках в спальне Кейт: медвежонок с наклонившейся головкой; жестяная банка из-под молока, наполненная разноцветными перьями и иголками дикобраза; старая кукла, появившаяся в доме миссии еще до рождения Кейт, — младенец Иисус, которого каждый год заворачивали в лоскутки и укладывали в коробку с соломой.