Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николай сел за стол, положил трубку и включил компьютер. Но пока тот грузился, телефон замурлыкал снова.
– Слушаю… – буркнул Николай.
– Пёсик, нас опять разъединили…
Бли-ин!.. Подполковник Выверзнев ошалело взглянул на отнятую от уха трубку. Стало быть, не болтунец… Когда же он, в самом деле, дал ей этот номер? Пьяный был, что ли?..
* * *
Посадив ребят в засаду, Николай умышленно покинул здание музея не через служебный, а через парадный ход. Прикуривая, постоял на крыльце, огляделся. Под белыми лампами фонарей мерцали вымытые со стиральным порошком влажные ещё асфальты, молочно сияла зебра перехода. Вдалеке помигивали светофоры, и Николаю вспомнилось вдруг, что в Лыцке уличным движением управляют регулировщики, ибо светофор и Люцифер – один чёрт по смыслу…
На территории Баклужино успешно действовало не менее семи иностранных разведок (прочие – не в счёт). Поэтому не следовало даже надеяться, что такая серьёзная акция, как засада в краеведческом музее, не привлечёт всеобщего внимания… Можно, конечно, было бы провести её и на высшем уровне секретности, ненавязчиво внедрить ребят в музейный персонал, но вот тогда бы все и впрямь насторожились – от Лыцка до Каракалпакии. Честно говоря, будь на то воля Николая, своими бы руками смастерил и повесил на парадную дверь табличку: «Внимание! В музее – засада». Специально для Африкана…
– Добрый вечер, Николай Саныч… Прогуливаетесь?..
Приподнятая светлая шляпа над сребристо опушённой лысиной и старательная, как у черепа, улыбка…
– Добрый, добрый… – улыбнулся в ответ Николай. – Вот вышел, знаете, воздухом подышать…
Ни хрена себе вечер – утро скоро! Кстати, раскланявшийся с Выверзневым старикан числился у него в списке как заведомо работающий на красноярскую разведку и, предположительно, подрабатывающий в оренбургской. Впрочем, население в суверенной Республике Баклужино было маленькое, поэтому каждый на кого-нибудь да работал. Не на тех, так на других.
Николай шёл по гулким ночным тротуарам, пытаясь не думать о порученном ему деле. Рано. Вот накопим фактов – тогда и подумаем. Гораздо полезнее было поразмыслить над тем, как это он ухитрился рассекретить свой служебный номер. Пёсик…
Нет, абсолютно точно: сам он ей номера не сообщал. Стало быть, кто-то из осведомителей… Николай мысленно проглядел список лучших своих стукачей. В той или иной степени все они были знакомы с Никой Невыразиновой. То есть номер она могла вытрясти из кого угодно. М-да, ситуация…
Стараниями Глеба Портнягина районный центр помаленьку обретал столичный лоск. Беззвучно полыхали рекламы. Бродвей. Посреди площади на низком гранитном цоколе сияла Царь-ступа. Отбитый кусок был аккуратно прислонён к чугунному тулову… Потом загремело, заклацало, и мимо Выверзнева, вырвавшись из бетонной норы, прокатил недавно пущенный скоростной трамвай – надо полагать, последний на сегодня… Точнее – на вчера… Миновав трёхэтажное розовое здание консерватории (бывшая музыкальная школа), подполковник закурил ещё одну сигарету и свернул с проспекта в переулок. Сразу же повеяло старым Баклужино. Фонари не горели. Тихо ботала по древесной фене потрёпанная чёрная листва, да невидимая мелкая собачонка тявкала тоненько и отрывисто – как в бутылку.
* * *
Звонок не работал, пришлось стучать. Дверь Николаю открыл щуплый, похожий на подростка мужичок. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок, а со зла и все сорок пять лет. На самом же деле безработному Максиму Крохотову, как значилось в одном из поминальничков подполковника Выверзнева, стукнуло недавно пятьдесят два года.
Сна – ни в одном глазу, что, впрочем, естественно, ибо о предстоящем визите Крохотов был предупреждён заранее.
– Здравствуй-здравствуй… – рассеянно отозвался на его приветствие Николай и, войдя, окинул утомлённым оком скудную обстановку. – Как жизнь молодая?
Поговорили о жизни, об отсутствии в ней счастья, о ценах. Выверзнев ненавязчиво предложил некую толику денег. Хозяин столь же ненавязчиво её принял.
– Пройтись не желаешь? – спросил Николай.
– С вами? – опасливо уточнил тот.
– Нет, без меня… Ночь, кстати, великолепная. Воздух, звёзды…
– А гулять долго?
– Часика полтора…
Выпроводив хозяина, подполковник запер за ним дверь и, пройдя на кухню, наглухо задёрнул ветхую занавеску. Затем с видом решившего застрелиться запустил правую руку под мышку, но извлёк отнюдь не ствол, а всего-навсего пластиковый пакет со сливками. Вскрыл, вылил половину содержимого в мисочку, установил её в центре хромого кухонного стола, снял гипсовую решётку, прикрывавшую жерло вентиляционного хода, и произвёл тихий условный свист. После чего присел к столу – и стал ждать.
Вскоре в чёрной квадратной дыре возникло мохнатое личико и опасливо повело выпуклыми глазёнками.
– Порядок, порядок… – успокоил его Николай. – Можешь не проверять… А я вон тебе эстонских сливок принёс. Ты ведь любишь эстонские?
Согнутым пальцем он подтолкнул миску поближе, и выпуклые глазёнки вспыхнули. Домовой проворно сбежал на коготках по стенке, мигом очутился на столе и, блаженно заурчав, окунул мордашку в импортный продукт.
– А Череп с Есаулом разбираться будет… – сообщил он, чмокая и облизываясь. – Есаул его в прошлой жизни на пятнадцать сребреников кинул… Это им астролог рассказал, только его уже замочили…
– Да ты поешь сначала… Поболтать успеем…
Закинув ногу на ногу, Николай курил и поглядывал на гостя с дружелюбной усталой улыбкой. Верный заветам незабвенного шефа охранки Сергея Васильевича Зубатова, он полагал дурной привычкой сразу же брать осведомителя в оборот и вытрясать из него нужные сведения… Стукача надо любить. Ты сначала с ним потолкуй, поговори по душам, узнай, не нуждается ли в чём, помоги при возможности… А сведения он и сам тебе все выложит.
Лахудриком Николай дорожил. Этот домовой, доставшийся контрразведке Баклужино в наследство от советского режима, когда-то работал на КГБ, а в 1950 году, сразу после раскола нечистой силы, был даже внедрён в ряды катакомбных. Очень любил сливки.
Размашисто вылизав миску, он утёрся, сел на корточки и, сияя глазёнками, принялся взахлёб делиться новостями:
– А Череп говорит: включаю счётчик с Ирода Антипы… А там с Ирода такое накапало! Да ещё и по курсу… Все на ушах, из Тирасполя бригада едет…
– Да ладно тебе… – благодушно прервал его Выверзнев. – Сам-то как живёшь? Давно ведь не виделись…
Честно сказать, разборки баклужинской мафии, пусть даже и осложнённые интервенцией зарубежного криминалитета, сейчас его трогали мало.
Плечики Лахудрика брезгливо передёрнулись под гороховой шёрсткой.
– Беженцы достали… – посетовал он.
– Беженцы? – с проблеском интереса спросил Николай. – Откуда?
– Да эти, чумахлинские…
– А-а-а… Там же завтра два квартала под снос! А что за беженцы? Люди или домовые?
– Да и те и другие, – безрадостно отозвался Лахудрик. – Такой