Начальство довольно. Дама всеми своими жемчужными зубками, как на экране синематографа, улыбается. А я грущу будто: тяжко, дескать, жулика выпускать.

Да только грусть та для вида…

Выхожу из кабинета – плясать хочется. Так бы я пошел вприсядку, ежели б не нога пораненная.

Влип, думаю, хитрован. По самую макушку влип.

Ведь я того Кробуса и всю его родню до сотого колена за прошедшие полмесяца вдоль и поперек доисследовал. И нрав, и биографию, и где у кого на каком месте бородавка растет или чирей вызревает. А ежели вызревает, то какой спелости и сочности. А потому досконально знаю: нет сестры у Кробуса. Братья есть, верно, а сестры нет. Значит, что? Вот то-то и оно…

Выпустили мы Кробуса. Ну, понятно, не одного – с «хвостиком». Все чин чинарем. А сами о «королеве» стали справочки наводить. Оказалось, что при деникинцах она с офицерами контрразведки хороводилась, всякие там картинки, камешки драгоценные да вещицы из золота коллекционировала. Ну и со спекулянтами на «черной» бирже пасьянсы раскладывала. А когда Советская власть установилась, то и такой мелюзгой, как Кробус, не брезгала. По домашности-де все пригодится.

Много чего о «королеве» узнали. А как узнали – с обыском к ней нагрянули.

Вот тут она и заплакала горючими слезами в кружевной платочек. И не зазря – было с чего плакать: тридцать семь старинных золотых монет изъяли да пяток золотых медалей.

Ну и пошли вопросики: как так – муж дьяк, а жена попадья?

Молчит. День молчит, другой, а там, глядишь, и заговорила. Стала на Кробуса капать. Так хитрована обкапала, что места живого не сыщешь. Уж он мне и то жаловался: «Выть, – говорит, – мне волком за мою овечью простоту!»

А там, глядишь, вывела «королева» и на Уварова…

Когда я слушал Сергея Яковлевича, у меня мелькнула некая мысль, а вернее, предположение – маловероятное, а потому и соблазнительное.

– Как фамилия дамы?

– «Королевы»-то?

– Ее самой.

– Ясинская.

– Ванда?

– Ванда. Ванда Стефановна Ясинская, – удивленно подтвердил Приходько, не забыв все-таки налить себе очередную кружку чаю.

С гостем из Харькова мы проговорили до вечера.

К концу нашей беседы я показал Приходьке несколько фотографий, в том числе фотографии Шидловского-Жаковича, Прозорова, Галицкого и Винокурова.

– Этого раньше видел, – сказал он, указывая на снимок Шидловского-Жаковича.

– Когда? Где?

– В Харькове, осенью девятнадцатого. Я тогда в подполье связным был. С партизанами связь поддерживал. Раза два видел его. Вот и запомнился. Офицер, фамилии не знаю. Будто в контрразведке служил. Вы о нем Леонова поспрашивайте. Он уж лучше, чем кто иной, знает. Все, что треба, от его получите – и что и как.

– Кто это Леонов?

– Василий Никанорович Леонов, – сказал Приходько. – Он в девятнадцатом был членом Харьковского подпольного большевистского ревкома. А теперь в Москве живет. Говорили, будто в ВСНХ служит. Поищите его.

– Ну как, Петр Петрович, – обратился я к Борину, – пошукаем Василия Никаноровича Леонова?

– Пошукаем, – усмехнулся тот.

– Видно, придется в Москву перебираться, – сказал Приходько.

– Зачем?

– Ну как же, где ж еще так украиньской мови научишься!

Из стенограммы допроса гражданки Ясинской В.С.,

произведенного в городе Харьковеинспектором бригады «Мобиль»

Центророзыска РСФСР тов. Суховым П.В.

С У Х О В. При обыске, учиненном у вас на квартире агентами Харьковской ЧК, были обнаружены старинные золотые монеты, медали, серьги в виде бриллиантовых каскадов с грушевидными сапфирами, серебряная брошь, представляющая собой узорчатую двенадцатиконечную звезду с пятью крупными бриллиантами в оправе из черного цейлонита, а также золотой кулон с голубым бриллиантом весом девять каратов тройной английской огранки. Что это за драгоценности и каким образом они у вас оказались?

Я С И Н С К А Я. Я уже давала пояснения следователю ЧК. Старинные монеты и медали принадлежали моему другу, который, нуждаясь в деньгах, просил меня и гражданина Уварова продать их. Не имея должного опыта в финансовых операциях такого рода, я вынуждена была прибегнуть к услугам гражданина Кробуса как человека, сведущего в нумизматике и коммерции. Часть ценностей была ему обещана в качестве вознаграждения за хлопоты.

Серьги, брошь и кулон с голубым бриллиантом являются моей собственностью и принадлежали мне задолго до революции. Серьги и кулон получены на бенефисах в Варшаве и Петрограде, а брошь досталась в наследство от дяди, умершего в 1913 году в Кракове.

С У Х О В. Как фамилия вашего друга-коллекционера?

Я С И Н С К А Я. К сожалению, вы его не сможете допросить: он погиб еще в ноябре прошлого года. Вы же не допрашиваете мертвых? Или уже и этому научились? Монеты и медали – память о нем.

С У Х О В. Память не о нем, а память об ограблении поезда.

Я С И Н С К А Я. Что вы этим хотите сказать?

С У Х О В. Вы не ответили на мой вопрос о фамилии вашего друга.

Я С И Н С К А Я. Винокуров.

С У Х О В. Юрий Николаевич Винокуров?

Я С И Н С К А Я. Да.

С У Х О В. Заместитель начальника харьковской контрразведки?

Я С И Н С К А Я. Я никогда не интересовалась чинами и должностями своих друзей. Я его лишь знала как очаровательного человека и чудака-коллекционера. Разве этого недостаточно?

С У Х О В. Заключением экспертизы установлено, что обнаруженные у вас старинные золотые монеты и медали принадлежат Харьковскому музею. Вы этим заключением, разумеется, тоже не интересовались?

Я С И Н С К А Я. Нет, не интересовалась. Надеюсь, вы не собираетесь обвинять меня в ограблении музея?

С У Х О В. Нет, не собираюсь. Но против вас имеются другие обвинения…

Я С И Н С К А Я. Такие же вздорные?

С У Х О В. Вы помните о своем пребывании в Омске?

Я С И Н С К А Я. Смутно. Это было так давно.

С У Х О В. Попытаюсь вам напомнить. По документам колчаковского Омского управления государственной охраны – вот они – серьги-каскады, которые якобы получены вами во время бенефиса в Варшаве, в действительности являлись собственностью госпожи Бобровой-Новгородской, пожертвовавшей их в семнадцатом году монархической организации «Алмазный фонд».

Я С И Н С К А Я. Это ложь. Светозаров просто хотел скомпрометировать моего друга и покровителя генерала Волкова.