У Сардинии встретил нас противный ветер, пять дней лавировали мы в виду оной и едва на сто верст подвинулись вперед, однако ж не без пользы провели сие скучное время, по точным наблюдениям нашли, что наша и английская карта неверны, по нашей Сардиния отнесена к северу на 2, а по английской на 4 1/4 немецк. миль; островок Торо на первой отнесен на NO 50 градусов на 9 немец.; миль, а на последней на NO 38 градусов на 6 немец. миль. 20 ноября при беспокойной зыби, оставшейся от крепкого ветра, усмотрено, что голова руля сгнила и сверху раскололась. После штиля, продолжавшегося по 21-е число, подул свежий попутный ветер; быстро перешли мы пространство, разделяющее Сардинию от Сицилии, 22 ноября великолепный Палермо, покрытый легким от испарений туманом, открылся, и мы бросили якорь между Молой и английской эскадрой, состоящей из 5 кораблей и 2 фрегатов. Вице-адмирал Торнброу имел флаг свой на стопушечном корабле «Роял-Соверин».

Пребывание в Палермо

Порт и укрепления[94]

Обширный залив, заключенный мысом Собран от востока и горой Пелегрино от запада, открытый северным ветрам, делает палермский порт только в летнее время удобным. Корабли останавливаются пред городом на глубине 18 и 20 сажен, грунт ил с травой. Северо-восточный ветер разводит большое волнение; почему против него и должно класть фертоинг. В Моло длиной 200 сажен, укрепленной двумя малыми крепостями, из коих в крайней к морю зажигается каждую ночь фонарь, три или четыре корабля и столько же фрегатов на глубине 5 и 6 сажен могут укрыться от всех ветров. Город обнесен четырехугольной стеной, с башнями, имеет четверо ворот прямо на север, юг, восток и запад; пушек на стенах нет, и самая цитадель, подле северной стены находящаяся, и редут, на конце набережной построенный, могут защищать город, только с моря, и то слабо. Несмотря на неудобство порта, рейд всегда полон военных и купеческих кораблей. Палермо по торговле соперник Мессине и уступает ей только потому, что гавань последней искусством и природой сделана совершенно покойной. Из Палермо отправляется много хлеба, вина, масла, плодов, шелковых материй, манны и разных лекарственных трав.

Два знакомства

Под всеми парусами вошли мы в гавань и стали подле «Архимеда», одного токмо линейного корабля, оставшегося у неаполитанского короля. Множество любопытных собралось на моле. Несколько хорошо одетых господ просились взойти на фрегат; капитан им позволил; а я с четырьмя товарищами поехал на берег. Переезд был короток, стоило толкнуть ялик, и мы вышли на пристань, скорыми шагами прошли мимо арсенала, потом широкую аллею, чрез главные ворота вошли в улицу Макведа и, лишь ступили на тротуар, толпа маленьких маклеров предложили услуги, кому что угодно? мы не могли их от себя отогнать, вечер им благоприятствовал. Куда идти, спросил один из товарищей? В саду, конечно, теперь никого нет, а в театр еще рано, разумею, что ты хочешь сказать, пойдем… отвечал другой… и они пошли за замаранными амурами. Я остался один, вестники сирен вертелись предо мной, выхваляли, божились; я смеялся и продолжал идти, как вдруг некто сзади меня сказал: если позволите спросить, конечно, вы иностранец? В первом движении я хватился за карманы, но при свете фонаря увидел щеголевато одетого молодого человека, в лице которого ничего не было злого. Успокоившись, отвечал ему, что я русский. «Tanto meglio, – продолжал незнакомец, – не верьте, сударь, этой городской чуме (Pesta di citta); наши сирены очень опасны». Поблагодарив за благой совет, я просил барона N., так он себя назвал, на чашку шоколада. Барон выпил не одну, не отказался и от рюмки вина и опорожнил целую бутылку. Слова текли рекой, комплименты, высокий титул Eccelenza! похвала моему благоразумию и, наконец, предложение взять ложу в театре нимало не подавали мне повода думать о нем иначе, как о самом благовоспитанном человеке. Почитая себя знающим физиономистом, я обращался с бароном с доверенностью, но обманулся, и обманулся жестоко. Мы вместе, рука с рукой, пошли в театр, взяли ложу в бенуаре. Занавес еще не поднимался, театр был полон, разумеется, что ж было делать, как не смотреть направо, налево, в раек и партер; заметив одно прекрасное лицо, спросил я друга своего (так он уже меня называл), не знает ли он этой дамы, которая сидела в противной от нас ложе. Очень знаю, я некогда ей нравился, теперь в чистой отставке и числюсь в длинном списке ее друзей. Я покраснел от нескромного ответа и досадовал на Лафатера, однако ж не верил, чтобы прелестная дама была так ветрена. Впрочем. Не слишком желая, чтобы она была постоянна, скоро согласился на доводы ее старого друга, который тут же предложил познакомить меня с нею и ручался, что я хорошо буду принят. По окончании первого действия барон потчевал меня мороженым, ликером, конфектами и после второго действия пошел в ложу к даме. Вскоре по выходе его вошел слуга и просил с меня червонец за лакомство, я догадался, кто был барон, хватился за карман, и платка в нем не было. Барон больше не возвращался.

Две дамы, сидевшие в ложе подле моей, сожалели, что у них в столице так много плутов, которые весьма искусно обманывают добрых иностранцев. Это сожаление было достаточным вознаграждением за два червонца и платок. Разговор начался, в продолжение которого я подумал, что прекрасная Люкреция (имя маркизы) должна быть подобна римской, но скоро поссорился с Лафатером, и первое заключение было неверно. Театр кончился, я подал руку дамам, свел их с лестницы, помог войти в карету, меня поблагодарили и напомнили, что завтра в Флоре будет большое гулянье. Медленно возвратился я на фрегат, а на другой день очень заблаговременно пришел в сад и после трех часов скучного искания, наконец, встречаю маркизу с прекрасным молодым кавалером! Она меня рекомендовала ему, но так холодно, что я, поклонившись, хотел идти другой дорогой; к счастью, подруга ее была одна, надобно было подать ей руку. Маркиза изредка обращалась ко мне с двумя-тремя словами, и я, скоро исправясь от первого впечатления, увидел пристань, куда должно было мне править. Дама, которую я вел, была молодая вдова и сестра маркизы, дон Розарио, кавалер ее, богатый дворянин, ловкий и любезный молодой человек; он старался снискать мою доверенность, мы с ним в несколько минут познакомились так коротко, что, проводя дам домой, ужинали вместе и от всего сердца смеялись двум моим неожиданным знакомствам.

Монастырь Св. Мартына

Мы располагались пробыть в Палермо только несколько дней, но судьба, которая самонравно располагает всеми случаями, удержала нас несколько месяцев в сей мраморной столице Неаполитанского короля; я говорю «мраморной», ибо здесь оный употреблен, как у нас кирпич и дикий камень. В продолжение пятимесячного пребывания в Палермо я имел время заметить в оном много любопытного; выберу лучшие предметы и, во-первых, скажу, что монастырь Св. Мартына достоин особого внимания всякого путешественника.

Монастырь сей почитается из богатейших в Европе, построен в горах в расстоянии от Палермо в 12 верстах. Товарищи мои, бывшие в нем, рассказывали много хорошего; но жаловались на дурной прием. Сему была причина, они ошиблись в выборе провожатого, точно так, как я в бароне. Казначей монастыря чрез несколько дней посетил фрегат, объяснил причину прежнего холодного приема и просил сделать монастырю честь вторичным посещением, назначил день и прислал для сопровождения нас одного из своих собратий, монаха умного, веселого и говорившего по-французски и по-английски. Мы отправились в четырех наемных, весьма красивых колясках. Дорога чрез равнину, окружающую Палермо, шла между садов. Приблизившись к горам, столь величественно равнину облегающим, вдруг все предметы переменились. Излучистая битая дорога шла на крутую гору и между скал от часу становилась страшнее и затруднительнее; по одну сторону был высокий утес, по другую пропасть. Лошади часто останавливались и отдых не укреплял их сил, мы шли пешком, скинувши кафтаны, и чрезмерно устали, наконец вдали открылось великолепное здание, оно скоро опять скрылось и с ним трудная дорога переменилась в ровное как пол шоссе; мы въехали в широкую алею, которая привела нас к стенам монастыря.