Те, кто больше всех испугался, уехали в деревню, другие по несколько ночей не спали у себя дома, теперь все уверены, что вот-вот заберут и нас.

В данных обстоятельствах я вынужденно стал фаталистом, и всегда в такие минуты мне на ум приходит Кайзерлинг{77}: il faut subir son époque pour agir sur elle[577], я интересовался, где только мог, но никто из компетентных французов ничего не слышал на эту тему. Похоже, что евреи распустили сплетни от отчаяния; оно и понятно. А за что им нас любить? Еще в 1940 году я в очереди говорил со знакомым по-польски. Стоящая рядом еврейка посмотрела на нас с ненавистью и сказала: «Не правда ли, здесь, У НАС во Франции, хорошо? Но Польши, господа, уже не будет». Я ничего не ответил, хотя обычно за словом в карман не лезу. Может, она была права? Но и Франция ей не помогла.

11.8.1942

Мы едем в отпуск. Роберты пригласили нас в дом своей тети в Шамбеле, в самом центре Анжу, где они каждый год проводят отпуск всей толпой. Это семейный дом, остатки состояния Робертов, которые происходят из так называемой bourgeoisie terrienne (землевладельческой буржуазии). Мы уезжаем 4 сентября на десять дней и возвращаемся вместе с ними в Париж.

Я читаю книгу о Соединенных Штатах. Прихожу к выводу, что на самом деле ничего об Америке не знал. Естественно, помимо ерунды, которую каждый уважающий себя европеец должен знать и от которой ему нельзя откреститься, иначе что от Европы останется. Зачем я это все читаю? Просто хочу видеть вещи в правильном свете и не тешить себя иллюзиями. У меня их и нет. Наше ближайшее и немного более отдаленное будущее в любом случае мрачно. Сегодня нам вспарывают живот ножом, и мы страдаем. Потом нас будут травить медленно и с улыбкой. Сегодня мы кричим, что мы рабы, мы чувствуем это каждую минуту нашей жизни. И справедливо жалуемся. А потом, уставшие и избитые, мы тоже станем рабами, с той лишь разницей, что будем притворяться свободными.

Между тем англичане, промчавшись галопом от Тобрука до Египта, остановились под Эль-Аламейном. То есть неизвестно, кто остановился: то ли убегающие англичане, то ли преследующий их Роммель Африканский. Скорее, второе. Домчался до Эль-Аламейна, удлинил коммуникационные линии, как сухопутные, так и морские, — и выдохся. И Муссолини не был в состоянии произнести большую речь у пирамид. Какая жалость. В любом случае, фронт остановился под Эль-Аламейном и до Каира не дошел. По логике, следует ожидать, что через некоторое время англичане погонят Роммеля обратно. В Африке каждое наступление — это aller et retour[578]. Гораздо серьезнее обещает быть немецкое наступление в направлении Кавказа, с одной стороны, и в направлении Волги, на Сталинград, с другой. Взятие Кавказа и пересечение такой коммуникационной артерии, как Волга, это смертный приговор России, если их вообще что-нибудь в состоянии убить. Но не следует быть оптимистом. Надо открыто сказать, что каждый месяц Россия преподносит все большие сюрпризы. Я начинаю очень сомневаться в том, что Гитлер и его Генеральный штаб осознавали эту силу. Один-единственный Браухич сообразил вовремя и умыл руки. Но в данный момент в моде фон Бок{78} и свежеиспеченный в африканской печи маршал Роммель Африканский. Роммель вот-вот станет национальным героем и, кто знает, возможно, преемником. Звезда большая, чем Гэри Купер{79}. Во всех газетах и иллюстрированных журналах — везде Роммель. Красивый, есть «что-то» в его лице. А на парижском «Вель д’Ив» (зимний велодром) обещают «настоящий бой быков». Gran corrida de toros[579]. В связи с этим парижский народ беспокоится о том, хватит ли у тореадора мясных карточек, дающих ему право заколоть быка. Иногда мне действительно кажется, что это сон.

16.8.1942

Я устал, и мне ничего не хочется. С октября 1940 года у меня не было отпуска. Мне просто нужно несколько дней, когда я не морочил бы себе голову делами других. Жду не дождусь отъезда.

Интересная выставка в музее «Коньяк-Же». Оригинальные фотографии времен II Империи. Конечно, везде Наполеон III и Евгения, Наполеон с Евгенией вместе и порознь, с детьми и без детей, одни дети и т. д. Наряду с ними много фотографий известных и знаменитых людей из мира театра и литературы. Отличные дагеротипы Бальзака, Теофиля Готье и множество фотографий с одного из любительских спектаклей в доме Готье в Нейи, который так очаровательно описали братья Гонкур в своем «Дневнике». А дальше все танцовщицы и певицы Парижской оперы. Фотографии художников и их моделей, фотографии пикантных актрисок из бульварных театров и кафешантанов, от которых сходили с ума наши деды и прадеды. Кокетливые дезабилье, корсеты, черные чулки, бюсты, перекатывающиеся через китовые усы корсетов, как волны через портовый волнорез, и прочие прелести тех времен. Старый сатир Александр Дюма с молодой, очаровательной и действительно аппетитной лореткой. Кринолины. Целый ряд настолько красивых портретов, что ни один из современных фотографов не смог бы так снять. Портретная фотография того времени была, безусловно, на уровень выше сегодняшней. В результате усовершенствования материала, большей «чувствительности» линз, пластин, пленки и бумаги исчезли переходы между светом и тенью, которыми так отличались фотографии XIX века. Сегодня все наперекосяк, как и вся наша эпоха. Какая красивая модель была у Коро. Какая замечательная голова у Мишле. Жаль, что он написал столько глупостей. Ренан, оба Гонкура, Флобер, Готье, Жорж Санд. Множество воспоминаний, каждое лицо приобретает сейчас особую ценность. Можно убежать к ним и спрятаться в уголке Бальзака, можно укрыться в бронзовом колоколе прозы Флобера и не слышать гнусности, лживого издевательства над здравым смыслом, которое может свести с ума. Это уже осквернение лжи, посрамление лжи.

19.8.1942

В полдень лихорадка, энтузиазм, ожидание, тысячи комментариев, передающихся из уст в уста. Англичане на рассвете высадились в Дьеппе, а также на юге и севере от него. С утра уже идет бой в самом городе. Высадились с артиллерией и танками. Все немецкие гарнизоны подняты по тревоге. Лондонское радио просит население Франции успокоиться и не вмешиваться в боевые действия. Все вместе звучит как сказка. Весь день проходит в напряжении, хотя все понимают, что это не «настоящая» высадка, а нечто наподобие генеральной репетиции. С декорациями. Высадка на берег танков и артиллерии вызывает общее восхищение. «Радио Париж» молчит, в дневных выпусках газет тоже ни слова, и только Лондон передает новости. Вечером сообщение, что английский экспедиционный корпус организованно отступил и отплыл, забрав пленных.