Услышав на крыльце шаги, Мальфрид с трудом села. Бессонная ночь так ее истомила, будто она таскала камни. Вошел Бер – Мальфрид сразу его узнала, и на сердце стало легче. Он медленно подошел к ней, двигаясь неловко, будто тоже очень устал, и наклонился. От него веяло холодом земли и прохладой утренней реки. И еще каким-то запахом – неприятным и угнетающим.

– Мальфи! – позвал он. – Вставай. Собирай детей. Вы сейчас поедете в Будгощ.

Мальфрид спустила ноги с лавки и встала.

– Почему в Будгощ? – хрипло спросила она. – Где Улеб? Вы нашли его?

– Нашли. В баню отнесли. Его и дренгов.

– Что случилось? – Мальфрид вцепилась в его плечи, разом слегка успокоенная, что Улеб все же нашелся, и растревоженная этими странными словами и странным видом Бера. Неужели Улеб на той встрече так запачкался, что ему срочно понадобилось в баню? – Почему… отнесли? Он сам не может идти?

Бер накрыл ее руки своими и придержал.

– Он убит. Все трое убиты.

Голос его звучал ровно, но теперь Мальфрид поняла – это было бесчувствие сильнейшего потрясения. Она слышала его слова, она осознала их смысл, но они скользили по сознанию, как игла по стеклу, не проникая внутрь.

– Как? – ахнула она.

– Зарублены. Мы их нашли… на берегу, возле Хмуры, чуть дальше, где его мостки старые… Больше там ничего. Положили в бане. И тебе с детьми и девками надо уехать. И Сванхейд, конечно, тоже. Сходишь ее разбудить?

Мальфрид дрожащими руками провела по голове. Бер обнимал ее за пояс, ожидая, что сейчас она начнет падать, как недавно на причале. Но она не падала, мучимая сильнейшим недоумением. Что делать? Что вот сейчас ей надо сделать, чтобы удержать от полного разрушения треснувший мир? Расчесать косу, умыться, одеться, привести себя в пристойный вид… Но эти простые дела казались ей не по силам. Смысл услышанного постепенно до нее доходил, и от этого немели руки.

– Это война! – усадив Мальфрид, Бер сел на ее лежанку и свесил голову. – Он решил… вот так…

– Кто – он?

– Ну, Святослав, – Бер устало посмотрел на нее.

– Так ты думаешь, это он? – изумилась Мальфрид.

Бер взял ее за плечо.

– Ну а кто же, дорогая моя? – с ласковой снисходительностью, будто глупому ребенку, ответил он. – Он скумекал, что пока Улеб жив, ему самому здесь не править. И он вот-вот двинется на нас. Я послал парней к Словенск, в Унечадь, в Троянь, в Вельжу – ко всем на том берегу. Пусть готовятся. А вам надо убраться отсюда поскорее, пока не началось. В Будгоще самое надежное место – стена у них крепкая, и Вояна – его вуйка. Не будет он ее городец осадой брать. Хотя…

Человек, приказавший убить сводного брата, едва ли пожалеет тетку. Но Будгощ казался более надежным местом – Хольмгард был уж слишком близко от Новых Дворов, рукой подать.

– Да нет, погоди! – Мальфрид вцепилась в его локоть. – Если бы это был Святослав, он уже был бы здесь! Он бы двинул дружину вперед одновременно с этим… делом. Чего бы он ждал тогда?

– Я не знаю, чего он обычно ждет. Я знаю, что должен уберечь хотя бы вас. Собирайся.

– Нужно сказать Сванхейд.

– Да. Нужно. Сходишь к ней?

Сообщить такую новость бабушке у Бера не было сил. У него как будто онемело что-то внутри: голова соображала, что нужно делать, но как сквозь туман. Он мог думать только на один шаг вперед. Послать в Хольмгард за большой лодкой, перенести тела, отвезти и положить в баню на протоке, послать отроков, в челнах и верхом, к ближайшим соседям, зайти к Мальфрид… Он с самого начала смотрел на Святослава как на опасного чужака, поэтому не очень-то удивился, обнаружив три тела на прибрежной прогалине. Лишь пожалел, что все же позволил Улебу пойти на эту встречу.

– Я хочу их увидеть, – сказала Сванхейд, когда Мальфрид, дрожа, сообщила ей страшную весть. – Они точно… мертвы?

– Бер сказал…

– Позови Иту, я оденусь. И ты пока причешись.

К удивлению Мальфрид, Сванхейд приняла весть очень стойко – как и сама она, к удивлению Бера. Когда Сванхейд вышла из спального чулана, вид у нее был почти спокойный и даже деловитый. Лишь когда во дворе она споткнулась, Мальфрид взяла ее под руку и обнаружила, что прабабушка дрожит. И тут до нее самой дошло: случилось нечто такое, что навсегда переменило жизнь их рода, принесло ужасное горе и может привести к еще худшим последствиям.

Они вышли через ворота на посад и немного прошли вдоль протоки, к баням и мосткам, где обычно стирали. Возле бани сидел отрок; при виде женщин вскочил.

– Еще сейчас нельзя, – пробормотал он, сам в ужасе от того, что запрещает что-то самой госпоже Хольмгарда. – Острога сказал… они обмывают их… вам пока нельзя.

Не споря, Сванхейд опустилась на завалинку. Мальфрид села рядом, не выпуская ее руки. Теперь они заметили, что перед дверью бани лежат кучками кольчуги, кафтаны, покрытые кровью обрывки сорочек… Два меча, пояса… По этим вещам они догадались: наверное, тела имеют такой вид, что их нельзя показывать, не приведя немного в порядок. И с каждым мгновением ожидания обе женщины дрожали все сильнее.

Наконец вышел Острога в мокрой спереди рубахе, поклонился, приглашая войти. Мальфрид пропустила Сванхейд вперед. При мысли о том, что сейчас она увидит Улеба мертвым, у нее слабели ноги. Пока она только слышала, что он убит, она еще как-то держалась, потому что до конца не верила; но если она его увидит…

А Сванхейд хотела побыстрее увидеть. Она знала, как дорого время в таких случаях, и не хотела длить это состояние туманного ужаса. Ей нужна была уверенность.

Три тела лежали в ряд на полу. Увидев их, Мальфрид подумала: так они лягут в могиле. Плесковские отроки принесли чистые рубахи и надели на вымытые тела. Но то, что в середине, было с головой закутано в плащ, так что виднелись только ноги ниже колен. И эти ноги, башмаки Улеба, как бы отделенные от невидимого лица, заставили Мальфрид разом осознать ужасную истину.

Слева лежит Гисли с раной на горле. Справа – Рауд, у него Мальфрид никаких повреждений не заметила, на беглый взгляд тело казалось целым – пока она не приметила полуприкрытую волосами глубокую рану на виске. Улеб в середине. Но почему такой закутанный?

Сванхейд, выпустив руку правнучки, сделала еще пару шагов, пробралась между Улебом и Раудом, так, чтобы не загораживать себе свет из оконца.

– Госпожа… – окликнул ее Острога. – Ты бережнее… вид у него нехороший.

Сванхейд не ответила. За семьдесят лет жизни она повидала «нехороших» тел. И в самом деле бережно, будто внук лишь спал и она не хотела его потревожить, старая госпожа подняла верхний край серого плаща.

Поскольку Улеб в тот вечер был в кольчуге, большинство рубленых ран пришлось на голову и шею. Правая рука, державшая меч, была полуотрублена, повреждены и бедра ниже подола кольчуги. Отроки сняли с мертвого кафтан, превращенный в кровавые обрывки, но стянуть кольчугу оказалось невозможно: на нее тоже обрушилось несколько яростных ударов, и разбитые колечки оказались вбиты в тело. Острога ограничился тем, что обмыл от крови голову. Но и так Сванхейд, содрогнувшись, подумала: его придется класть в могилу, закрыв с головой. И страшным проклятьем накажет Один убийцу, видя, как убитый в таком вот виде вступает в его небесные палаты.