жизни?.. Да, мы сумеем справедливо распорядиться всем этим богатством, когда прогоним сброд эксплуататоров и паразитов.

— Доживем мы до этого дня, Эрнст? — спросил Вальтер.

— Странный вопрос, — ответил Тимм, удивленный ноткой сомнения в голосе Вальтера. — Конечно, доживем.

В Плене Тимм купил путеводитель. Он полистал его, углубился в исторический очерк, предпосланный в качестве вступления, и вдруг стукнул кулаком по столу.

— Невероятно! — воскликнул он. — Ты только послушай, как эти «истинно немецкие» гиганты духа изображают германизацию этого края. — И он прочел:

«…Граф Генрих фон Бадевиде пошел крестовым походом на славян, завоевал в 1138—1139 годах весь Вагриен — вот эту самую местность — и провел такую основательную чистку среди населения, что край почти совсем обезлюдел…» Эту человеческую бойню сей почтенный профессор — как звать его, этого негодяя? — профессор Курт Хайсинг называет «чисткой»… Гм, да, вот здесь. — Он продолжал: «Тогда, чтобы вновь заполучить откуда-нибудь усердные руки для обработки земли…» А иначе, как же им быть, этим графским живодерам, без чужих усердных рук? «…в край были привезены иноземные колонисты. Фрисландцы основали Зюзель. Голландцы — Эутин. Фламандцы — Флем. А вестфальцы обосновались в Зегеберге…» Вот тебе классический пример германизации. Так империалисты даже путеводители используют для отравления умов, для идеологической подготовки войны. Об этом ты должен написать, Вальтер.

Вернувшись в Ашеберг, они не сразу отправились на квартиру, где остановились, а прошлись вдоль берега. На крышах вилл, расположенных по лесистым склонам холмов, и на верхушках деревьев догорал багрянец заката. На затихшее озеро уже легла ночная тень. Эрнст Тимм был молчалив. Он шел, словно не замечая, что он не один. Но вдруг он остановился и повернулся к Вальтеру.

— Скажи, разве Германия не сад? Не чудесный сад? Она, говоря словами Георга Бюхнера, «могла бы раем быть». Так пусть же она никогда не превратится в опустошенное поле, покрытое трупами и руинами! Никогда! Слышишь? Никогда!..

Вальтер неуверенно поднял глаза. Таким он Тимма еще не видел. Ему стало как-то не по себе. Показалось, что все то, о чем почти с трагическим пафосом сейчас сказал друг, может стать действительностью. Но ведь это абсурд! Что случилось с Тиммом? Вальтер горячо возразил:

— Что ты, Эрнст! Такого никогда и не будет! Мы начеку! Разве мы не делаем все возможное, чтобы помешать этому?

Тимм обрадовался взволнованному протесту Вальтера. Он положил руку ему на плечо и сказал:

— Правильно, Вальтер! Мы ничего не упустим, чтобы вконец испортить кашу, которую заваривают торговцы смертью, бешеные псы!

Это был опять прежний Тимм, оптимист, веселый жизнерадостный человек. Но Вальтер еще не совсем отделался от вспыхнувшего волнения.

— Скажи, Эрнст, — спросил он, когда они пошли дальше, — почему ты вдруг так… так заговорил?.. Видел бы ты себя в эту минуту! Лицо, голос — такими вот я себе представляю ясновидящих.

— Ворожеев, вещунов, а? — смеясь, уточнил Тимм.

Как он умел смеяться! Он заражал своим смехом так, что нельзя было не смеяться вместе с ним.

— Да, почему я так заговорил?.. Я и сам хорошенько не знаю. Пожалуй… Пожалуй, виновата одна книга. Да, так и есть. Я недавно прочитал ее. Нечто вроде романа. Автор — американец, Блекхорст. Литературная мазня. И все-таки это документ варварства нашего времени. С леденящим душу наслаждением автор описывает будущую мировую войну. Такую, какой себе представляет ее одаренный фантазией и не невежественный в технике американец. Но цель книги не в том, чтобы насторожить людей описанием страшных перспектив. Отнюдь! Сей джентльмен считает войну не только неизбежной, но и необходимой, и с педантичностью непричастного лица рисует свои видения, напоминающие светопреставление. Гигантские города разрушаются с воздуха. Огромные территории отравлены газом, смертоносными бациллами, дымом пожарищ. Победители проходят по выжженной пустыне и завоевывают пустыню. Половина человеческого рода погибает в муках, а уцелевшие живут хоть и просторнее, но не очень-то сладко, исключая небольшие прослойки представителей так называемой «расы господ».

— Чистейшей воды нацистская идеология, — заметил Вальтер.

— Бесспорно! — продолжал Тимм. — Мы иногда думаем, что нацизм исключительно немецкое явление, так сказать «made in Germany». Неверно! Там, где господствует империализм, там господствует и его человеконенавистническая идеология.

Оставшиеся дни своего отпуска друзья решили провести на побережье Балтийского моря, поехать к швартбукским крестьянам, ведущим судебную тяжбу с прусским государством. После революции прусское правительство отдало в аренду крестьянам этого края пустующие земли. На основании результатов референдума наследники ландграфа фон Гессена, которому некогда принадлежали все эти прибалтийские земли, потребовали их возврата. Прусское правительство попало в затруднительное положение. Оно дало крестьянам землю, а теперь отбирает ее у них. Крестьяне, которые пахали и сеяли на этой земле, сопротивлялись, ссылаясь на договоры.

Друзья поселились в маленьком, забытом богом и людьми городке Лютьенбурге, бродили по его окрестностям, разговаривали с крестьянами. Недовольство прусским правительством и общая опасность крепко сплотили местных крестьян. Большинство из них, однако, ругали все и вся без разбора, им казалось, что все бросили их на произвол судьбы. Не верили они и в солидарность городских рабочих.

— Государство, со всем, что в нем есть, держится на крестьянском горбу. Все помыкают нами, — говорили они. — Мы не что иное, как удобрение для общества. Какое нам дело до государства? До различных партий? Мы хотим одного — чтобы уважали наше право, ничего больше.

Так говорили они, ожесточенные, замкнувшиеся в своем бессилии и отчаянье, на всех нападая.

— Говорят, что крестьяне живут по солнцу, — сказал как-то Вальтер. — Смешно! В деревнях и маленьких городах живут по часам на церковной колокольне.

Друзья сидели у окна трактира при гостинице, где они жили, и смотрели на рыночную площадь Лютьенбурга. В этот ранний вечерний час ни живой души не было на площади. Оконца старых ветхих домишек, расположенных на противоположной стороне, были занавешены, и лишь кое-где просвечивал огонек. Люди здесь не только вставали, но и ложились с курами. Медленно прогрохотала по булыжной мостовой телега, крестьянин и лошадь, казалось, тоже уже спали. Вскоре и этот шум затих где-то на соседней улочке. И во всем городе — ни звука, ни единого признака жизни.

— Ты и прав, и не прав, Вальтер, — нарушил долгое молчание Тимм, неподвижно глядевший в окно. — Мы с тобой исходили сейчас этот край от Северного до Балтийского моря вдоль и поперек, и мне кажется, что мы, коммунисты, и на селе можем отметить большие успехи. В каждом, даже самом отдаленном городке есть теперь наши товарищи. Даже в каждой деревне. Несколько лет назад об этом и речи не могло быть.

— Ну, конечно же, крупные политические события и здесь не могли пройти совсем бесследно!

— Само собой ничего не делается, Вальтер! Без трудной