– Но меру-то мы прошли! – обиженно вскричал его мастер.

А Бэнсон, всё более заводя толпу, притащил ещё бочонок! И соперник добавил тоже один, а потом прибавили по одному и ещё! Канаты стали гудеть отчётливей, звонче. Шагнул вперёд распорядитель и, вытянув руку, направил внимание всех на очевидное: канат «Шервуда» вытянулся явно меньше.

И тут лопнул соседский канат! Под крики и грохот раскатившихся бочонков я быстро подбежал к Бэнсону и прошептал ему на ухо.

– Но Томас! – ответил он. – А если и наш лопнет?

– Бэн, мы и так в выигрыше. А если не лопнет?! Ты представляешь, о чём сегодня будут говорить в Бристоле на кухнях?!

И Бэнсон, сделав строгое лицо, шагнул к горке бочонков и схватил… Да, именно, внезапно и крепко схватил задохнувшуюся от неожиданности Колетту. И уже потом, когда Бэнсон, вскинув могучие руки, посадил её на наши бочонки, она начала визжать, пронзительно-громко. Выла, и визжала, и хохотала толпа, а канат, чуть начав вращаться, дер-жал-ся!! Текли секунда за секундой. Встали при виде небывалого зрелища с кресел купцы и кораблевладельцы, визжала сидящая высоко на бочонках толстая чернокожая торговка, и орала, изнемогая, толпа, а канат держался.

И вот Бэнсон, протянув руки, снял Колетту с помоста и, поставив на камни пристани, стал аплодировать. И немедленно зааплодировала толпа, и Колетта, бывшая рабыня, удачливая торговка, хохотушка, всеобщая любимица, оборвала визг и тоже стала заливисто хохотать.

– По две гинеи всем!! – яростно вытаращив глаза, повернулся я к своим мастерам. – Сверх жалованья! По две гинеи!

– Мистер Шервуд! – подошёл ко мне распорядитель. – Вас просят…

Бочонки снимали с помоста, а мои воодушевлённые мастера тащили новый канат, собираясь продемонстрировать всем, что и остальные ими сплетены и от души, и на совесть!

Я подошёл к креслам, поклонился всем. Луис сделал почтительно-приглашающий жест, и я шагнул на помост. Толпа затихла.

– Мистер Шервуд! – громко проговорил Луис. – Поскольку ваш цех до сегодняшнего дня был никому не известен – сообщите нам, как вы намерены маркировать ваши канаты, которые, убеждён, отныне будут покупаться ещё не сплетёнными!

– Джентльмены! – так же громко сказал я и сидящим на помосте, и замеревшей толпе. – Как многие знают, я пригласил в «Шервуд» повара французского короля. Так что теперь немного знаю французский. И сейчас кое-что открою и вам! – И в наступившей тишине закончил: – Нет более удачной маркировки для канатов, чем слово «косичка»! А знаете, как произносится на французском косичка? Не знаете? Слушайте и запомните навсегда: Ко-лет-та!!

И вот тут снова обрушился взрыв крика и свиста. А я повернулся к Луису и, пересиливая шум, добавил:

– А на маркировочном ярлычке будет изображена сидящая на бочонке толстая негритянка.

– Это изумительно, Томас! Это впечатается в любую память!

Воодушевлённые, принимая со всех сторон поздравления, мы шли к таверне.

И вдруг Бэнсон остановился. Я проследил за его взглядом и прочитал висящую на одной из лавчонок табличку:

«Башмачник Йорге».

Мы вошли внутрь. Старый-престарый, совершенно седой мастер натирал смолой нитки.

– Доброго здоровья! – сказал ему Бэнсон.

– Доброго здоровья и вам.

– Скажите, вы – англичанин?

– И да и нет.

– Но у вас… дети – мальчик и девочка.

– Так. Мальчик – главный картограф в Лондоне, имеет уже своих внуков. Девочка замужем за плимутским купцом, очень добрым человеком, и у неё тоже внуки. А для чего вы интересуетесь?

И Бэнсон, наклонившись, негромко сказал:

– Я друг аббата Солейля.

И старик, изменившись в лице, на дрожащих ногах стал вставать, уронив недосмолённые нитки.

– Он жив ли?!

– О да. Он скоро будет в Бристоле, и я с радостью, с радостью приведу его к вам!

– А скажите, – спросил я башмачника, – каковы вообще ваши обстоятельства жизни?

– Как у всех стариков, – кивнул он мне. – Жена давно умерла. Ни к сыну, ни к дочери я не поехал – мне нравится Бристоль и нравится мой обувной ящик.

– Заказчиков много?

– Мало. Но я в них не нуждаюсь. Дети мне присылают столько, что я большую часть откладываю для внуков.

– А скажите, мастер… Не возьмётесь ли вы за необычный заказ?

– Какой именно?

– Смастерить бальные туфли для четырёх десятков детей. И по возможности скоро.

– Действительно, заказ необычный.

– Мы возьмём вас жить в форт «Шервуд», это недалеко отсюда. У нас все любят друг друга, у нас всегда весело, и именно у нас остановится тот, кого вы знали под именем аббат Солейль.

– Аббат будет у вас?

– Непременно. И он очень обрадуется, когда увидит, что вы до сих пор верны своему ремеслу.

– Мне нужно уговорить себя, – сказал мастер. – Не могли бы вы зайти через час?

– Зайдём обязательно. Не прощаюсь.

Мы вышли из лавки.

– Зачем бальные туфли? – спросил меня Бэнсон.

– Ксанфия уже умеет ходить. И мы все хотим, чтобы она не просто объявила друзьям о своей новой ножке, но протанцевала на ней, для общего воодушевления и восторга. А сделать это лучше на детском балу. Гювайзен Штокс прекрасный учитель танцев!

Разумеется, Бэнсон остался с Томиком и Алис. И я один зашёл к Йорге и перевёз его в «Шервуд». Мы выделили старику прекрасную комнату, с большим окном. А башмачную мастерскую он устроил в мастерской Брюса, в которой теперь непрерывно толпились дети «Шервуда», примеряя заготовки туфель и обсуждая предстоящий бал.

Штокс действительно умел увлечь. Он с такой грацией вёл в ученических танцах Кристину Киллингворт, что Милиния, обучившаяся уже игре на клавесине «Орландо», иногда забывала играть, зачарованно наблюдая за ними, и пара кружилась только в сопровождении скрипки.

Резко и решительно поменялось отношение необъявленного превосходства мальчишек перед девочками. Девочек было мало, а танцевать в паре хотелось всем. (К слову – мальчишек у нас ещё прибавилось: четверо «портовых» пришли в «Шервуд» и остались у нас жить.) И маленькие принцы, даже те, кто прошёл лабиринт, терпеливо сидели на скамьях и ждали, когда освободятся маленькие принцессы Грэта, Бигюль или Файна. Настоящий взрыв воодушевления происходил, когда от кухонных дел освобождалась Омелия: она танцевала лучше всех.

Немного забегая вперёд, сообщу, что разница в количестве мальчиков и девочек вскоре изменится совершенно.

Всё, всё было прекрасно в нашем большом доме. Кроме одной маленькой неприятности.

Неожиданно заявился в «Шервуд» англиканский священник. И с порога мне объявил, что он прибыл для освящения замковой церкви.