– Императору необходим отдых, – объявила Ришильда.

Бернат подошел к изножью королевской постели, не обращая внимания на гневный взгляд королевы. Несмотря на пожалованные Бернату графства Берри и Отён, он оставался нестабильным союзником из-за неуемной алчности и страхов. Маркграф вел себя как капризное дитя – скоро и он превратится в проблему для их дома. Если бы не Бозон, Ришильда давно бы подарила его Ротель.

– Мой король, нам нужно решить один вопрос. Речь идет о вашем капитане Изембарде из Тенеса. Он, не спросив моего дозволения, строит сторожевые башни и заставы на границе, а граф Уржельский оказывает ему содействие. Его люди называют себя Рыцарями Марки. Изембард держит в своей власти деревни и селения, предоставляя им защиту в обмен на скот и пшеницу для его войска. Мои разведчики оценивают их численность в триста всадников и тысячу пеших солдат. Изембард ведет себя как правитель этой земли, и я считаю, он готовит мятеж. Только дайте свое согласие – и я, пока не поздно, разделаюсь с ним.

– Я сам принимал присягу у этих рыцарей, Бернат. Данный обет связывает Изембарда с королевством так же, как связывал и его отца. Изембард делает за вас всю работу на границе.

Маркграф побагровел и сжал кулаки, но Бозон успел заговорить раньше своего сообщника:

– Вы до сих пор доверяете этому готу?

– Да. Быть может, он единственный, кому я доверяю. Безопасность границ повышает урожаи, а значит, и налоги, поэтому я доволен Барселоной. Изембард и Фродоин пекутся о моих владениях. И вовсе не Испанская марка лишает меня покоя! – сердито закончил монарх. Беспомощные действия герцога в Италии грозили обернуться катастрофой.

– Мой господин… – Бернат был в такой ярости, что казалось, собирался ударить своего короля.

– Довольно! – резко оборвала его Ришильда. – Я же сказала, что его величество нуждается в отдыхе!

Брат и сестра обменялись понимающими улыбками. Они не позволят Бернату отбирать у государя последние силы. Карлу следовало принять ряд более важных решений, а направить его выбор – это дело супруги. Бозон схватил гневливого Берната под руку и увел из королевской опочивальни. Ришильда коротко отмахнулась от легатов и викария – им тоже следовало уходить. Карл посмотрел на жену с благодарностью:

– Ришильда, вы мой ангел!

– Простите, мой господин, но я должна облегчить свое сердце.

– Говорите же, любовь моя, ваш голос для меня как бальзам.

– Я каждый день молюсь о безопасности Святого Отца. Этот злокозненный папский ставленник, номенклатор Григорий, предал свою веру и чуть было не распахнул ворота Рима перед неверными. Можете вы себе представить духовный центр Церкви под исламским игом? Какую память оставит по себе в истории такой император?

Карл ответил супруге жалобным взглядом. Он нуждался в теплых словах, а не в упреках. Но Ришильда вовсе не собиралась отступать:

– Возможно, узнав о вашей болезни, императорскую корону предложат кому-нибудь из племянников: Карломану, Людовику или Карлу Толстому.

– Этому не бывать! – вскричал король, и приступ кашля тут же заставил его согнуться пополам.

Ришильда обняла мужа, стараясь при этом, чтобы их дыхание не смешивалось.

– Я так хотел, чтобы ты подарила мне наследника… – горестно прошептал Карл.

Королева закрыла глаза. Господь в наказание посылал ей больных детей. Этой зимой она похоронила маленького Карла, которому не исполнилось даже года. Цвет его кожи и еле слышный плач сразу дали Ришильде понять, что младенец разделит несчастную судьбу своих братьев.

– Муж мой, я и сейчас верю, что Господь дарует нам сына.

Вероятность такой удачи была невелика: после поражения у Андернаха супруги всего один или два раза делили ложе любви. У Карла не было ни сил, ни желания. Из девяти детей Ирментруды в живых оставался только один мужчина, Людовик Заика, и две женщины – Ирментруда и Ротруда, и обе ушли в монастырь. У Ришильды умерли все четверо мальчиков, выжила только маленькая Ротильда. Десять похороненных детей – это бремя тоже давило на короля.

– Самое важное сейчас – это вы. Попросите у Господа сил подняться с ложа, отправиться в Италию и защитить папу! Так вы докажете, что избрание императора было продиктовано высшей силой: Rex Dei Gratia!

Карл тяжело вздохнул. Ришильда права. Даже идя навстречу смерти, он должен исполнить священную клятву, ведь он – помазанник Божий. Мужество и верность – вот главные уроки, которые он сможет преподать своим младшим детям, если хотя бы кто-то из них выживет.

– Если Господь позволит, с началом лета я выступлю в Италию. Вы сами передайте эту весть папе, моя королева. – Карл как будто заметил тень в изножье кровати, его охватило дурное предчувствие. Рядом с ним – смерть. И все-таки король нашел силы улыбнуться прекрасной Ришильде. – И да поможет мне Бог на этом пути.

В то жаркое весеннее утро жители Барселоны собрались перед портиком нового собора Санта-Крус. Вокруг собора, под деревянными навесами, каменотесы готовили фигуры святых, а стеклодувы выдували зеленые пузыри для светильников: они будут висеть под потолком и озарять храм в дни больших праздников.

Фродоин в шелковой митре с жемчугами изображал усердную молитву на каменной плите перед алтарем. Он вдыхал непривычный запах пигментов, которые измельчали подмастерья, – они пойдут на изготовление ярких красок, а потом мастера, забравшись по лесам, покроют стены фресками на библейские сюжеты. Фродоин хотел, чтобы во всех трех нефах были картины, наставляющие невежественных прихожан, а еще – чтобы слава о них прокатилась по всему королевству. И пускай новые прелаты, стремясь к величию, со временем возведут на этом месте еще более грандиозные сооружения, имя епископа Фродоина останется в истории Барселоны навечно и Бог простит ему его слабости.

Над боковым нефом заканчивали работу над мученичеством святой Эулалии. Это была идея Годы – запечатлеть мученицу, погибшую, по местной легенде, именно в Барселоне. В прекрасном лице юной Эулалии отразились черты самой Годы – епископ позволил себе эту прихоть, и теперь он сможет во время богослужений созерцать свою возлюбленную. Из уст умирающей Эулалии вылетает голубка, а на заднем плане видна рыбацкая церковь Санта-Мариа и берег моря. Изобразить церковь и море предложила Года, чтобы сохранить древнюю семейную традицию, о которой епископу она рассказывать не стала. Фродоин согласился: хотя сердце Годы принадлежало ему, она оставалась душой Барселоны.

Сцена на фреске всегда будет напоминать Фродоину о его запретной любви. У них не было детей, они не могли проявлять свои чувства прилюдно. Они старели в разных дворцах, однако союз их был так же крепок, как колонны их новой базилики, главной гордости Барселоны.

В пресвитерии было достаточно места для всего церковного совета, сейчас каноники терпеливо дожидались, когда Фродоин закончит молитву. Новые колокола на башне собора давали чистый звук, с ними не могла соперничать ни одна из городских церквей. Прихожан созывали на важное событие.