вынул откуда-то из-под куртки нож, с которым и на медведя не страшно идти, и с наслаждением, крякнув, будто от усилия, вспорол штукенцию.

– Вот так, – мстительно отозвалась бабка Наталья. – Дофунь-калась.

– Пошто дофунькалась?

– Откуль я знаю? – Бабка Наталья тянулась рассмотреть, что было в хрустящей бумаге, до чего так мучительно добивались. – Ну и че? – спрашивала она. – Че там?

– Сама же говоришь: фунька. – Фельдшерица взяла в рот какое-то цветное крошево из красного, зеленого и желтого и, замерев, испытывала ощущения.

– Попробуй. – Она протянула в ладони крошево бабке Наталье. Та осторожно приняла, лизнула с руки.

– То ли едово, то ли ядово. Нет уж, – решительно отказалась она, – лутче знать, от чего помирать.

– И правда, – подтвердила Правдея Федоровна, со страданием на лице наблюдавшая, как пробуют неизвестное вещество. – Его, может, для того и запечатывают крепко, что оно опасное.

– Написали бы, если опасное…

– Там че-то написано.

– Написано-то не по-русски.

– А не по-русски написано – русский человек не лезь, не разевай рот, – неожиданным басом сурово сказала Правдея Федоровна. – Там, может, от тараканов написано.

Фельдшерица сплюнула жвачку:

– Тьфу вас! Наговорите!

– Нисколь не проглотила? – полюбопытствовала бабка?

– Нет.

– Ну и слава богу. От греха подале.

Помолчали, оглядываясь на реку.

– Ну, а что такое все же «фунькать»? – заинтересовалась Лена. – Есть такое слово или нет?

Бабка Наталья с Правдеей Федоровной переглянулись, улыбаясь, остальные вопросительно смотрели на них.

– Ты вроде деревенская, а спрашиваешь как городская. – Бабка Наталья рассмеялась мелконьким сухим смехом. – Маленькая была – воздух портила втихомолку али с музыкой?

– С тем и другим, – не растерялся Сеня.

Посмеялись, потом бабка Наталья закончила:

– Ежели втихомолку, так это оно и есть…

– Искомое насекомое, – отличился на этот раз инженер.

День разгорался жарким. Со стороны улиц, набегающих на мост, доносился дых города, сладковато-выжженный, сухой. С другой стороны набегала волной речная свежесть. То одним пахнет, то другим. Назначенное для «Метеора» время еще не вышло, но народ томился все пуще, запрудив асфальтовую дорогу возле Ангары. Машины музыкалили на разные голоса, прокладывая себе проезд.

– Пойду узнаю последние известия, – вызвалась Лена.

Последние известия были: еще на полчаса отсрочка.

* * *

Женщину под солнцем разморило: ночь она спала плохо, голова была тяжелой, и чувствовала она несвежесть во всем теле. Они с девочкой оказались здесь случайно. Случайно и не случайно женщину всегда тянуло на вокзалы, откуда можно уехать, и сегодня они с девочкой уже побывали на железнодорожном. Сегодня женщина задумала такое, что и вокзалы не помогут, и без них не обойтись. Проезжая в трамвае, она с моста заметила кружение пассажиров перед отправкой «Метеора» и на остановке потянула за собой девочку. Они побродили-побродили вокруг, ни с кем не заговаривая, выделяясь среди пассажиров своей вялостью, и приткнулись возле компании деревенских. Разговор их еще больше убедил женщину, что люди они невинные и настоящей жизни, которая теперь взяла силу, не знают. Ей тем и нравился речной вокзал, что пассажир тут был не из воронья и отдавался он теплоходу на подводных крыльях, чтобы поскорей добраться до семьи, до деревни и подольше оттуда не выглядывать.

Девочка грызла пряник, как белочка, держа его обеими руками. Женщина принялась укладываться, шурша газетами, которые поднимало речным поддувом, пока она не догадалась придавить их камнями. «Никуда не уходи», – сказала она девочке. Та не ответила. «Сегодня, сегодня!..» – как заклинание, повторяла женщина, закрывая глаза и подбирая под себя ноги, чтобы не выглядеть так, будто валяться на земле ей в привычку.

Голоса бубнили, то затихая, то усиливаясь, когда принимался говорить этот, петушистый… Женщина уже различала его голос – горячащийся, нервный и наивный. Острый голос – заснуть под него не удавалось, но и открывать глаза, смотреть на белый свет не хотелось.

– Вот объясни ты мне, Сергей Егорович, – шел на очередной приступ горячий мужичонка, – у меня ума не хватает понять. У нас ведь победа на культурном фронте дошла до всеобщей грамотности. Всеобщее среднее образование у нас было? Было или нет?

– Было, – соглашался с мукой второй мужик. Он что-то сказал еще, но в движении, должно быть переходя под тень, – что-то недолетевшее.

– Но ведь среднее образование – это же много! – горячился первый. – Это по уши ума. А едва не половина народу – с высшим образованием. Дальше некуда. Так? Так, да не так. Вот тут и фокус. Если мы все были такие умные, почему мы вышли в такие дураки? Я об этот вопрос всю голову сломал. Почему, Сергей Егорович?

– Мы не дураки…

– Мы не дураки, мы теперь умные, – быстро, с удовольствием согласился спорщик. Этот, если никого рядом не окажется, сам с собой будет спорить. – Очень хорошо, – продолжал он. – Но, если мы сегодня такие умные, почему мы вчера были такие дураки? При всеобщем среднем образовании с заходом в высшее. И работу мы делали не ту, и ели не то, и спали не так, и ребятишек делали не с той стороны, и солнце у нас, у дураков, не оттуда всходило. Кругом мы были не те. Но почему? Говорят, нас специально учили так, чтобы и высшее образование было не выше дураков. Такая была государственная задача. Ладно, задача… Но почему?., если мы все были такие дураки, как мы за один кувырк стали такие умные? И сразу взяли правильный курс – все делать с точностью до наоборот?

Второму мужику не хотелось спорить, он замолк, делая опять какие-то передвижения. Старуха вздохнула с жалостью и сказала:

– Почему ты у нас, Сеня, такой истязательный? Ну прямо сердце надрывается на тебя глядеть.

«Умные, дураки… – полусонной и безжалостной мыслью прошлась женщина по услышанному. – Нет теперь ни умных, ни дураков. Есть сильные и слабые, волки и овцы. Все ваше образование пошло псу под хвост. У нас и профессора в лакеях служат или на цепи сидят».

У соседей началось шевеление, и женщина решила, что, должно быть, подходит их водный транспорт. Она села и огляделась. Нет, все было в том же томительном ожидании, все так же толокся народ, не знающий, чем себя занять. Солнце сразу стало горячей, едва она подняла голову. А зашевелились рядом – принесли пиво и воду и устраивали посреди круга стол.

– Дать еще пряник? – спросила женщина у девочки. Та отказалась и опять застыла, держа головку на поднятой шее, глядя без всякого чувства на дорогу, где, гоняясь друг за другом, играли в пятнашки мальчик и девочка ее лет.

«Надо что-то делать», – опять забеспокоилась женщина и покосилась на стоящего к ней вполоборота Сеню. С моста сорвался грохот трамвая,