— Все равно недостаточно близко. — Кресло с бесчувственным Стивенсом грозило вот-вот обрушиться. — Отойди, Рикки. Ты же не хочешь, чтобы я расстроился. Знаешь ведь, на что я способен. Будь у меня скверное настроение, я отрезал бы головы всем операторам и расставил их на подоконниках, словно праздничные фонарики. Исключительно для тебя.

Карла рыдала, зажав рот ладонью.

— Так ты еще не оттянулся? — Ракким ждал, когда Дарвин моргнет.

Ассасин улыбнулся:

— Не люблю повторяться.

— Ты постоянно повторяешься, в этом твоя проблема. Для тебя все неизменно. Смерть и снова смерть. Не удивительно, что тебе стало скучно.

«Зрачки ведут себя непоследовательно. Не имеет значения, сужены они или расширены, самое главное — последовательность. Ложь можно определить по изменению размера».

Кадры появились на всех мониторах, кроме тех, что показывали события в мире. Толпа рядом с концертным залом замерла, уставившись на огромные экраны.

— Я бы с радостью еще с тобой поболтал, однако на сегодняшний вечер мои планы уже определились, — сказал Дарвин. — У тебя будет масса времени погоняться за мной, когда все уляжется, но тут есть своя прелесть. В следующий раз у тебя появятся сомнения на мой счет. Сейчас я чудовище, но потом ты будешь помнить меня как Дарвина, который совершил ряд странных поступков, но оставил тебя в живых.

— Странных? Ты так это называешь?

Прямые включения показывали разъяренные толпы в Чикаго… а в Денвере уже начались беспорядки… Вечеринки в честь церемонии оборачивались скандалом… пылали подожженные машины, выли пожарные сирены…

— Посмотри, что мы сделали, — сказал Дарвин. — Какая прелесть.

…танки грохотали по улицам городов… президент Библейского пояса требовал немедленного созыва Международного суда… всюду безумие и хаос, сдавленные крики, перекошенные лица со всех концов света…

— Я мог тебя убить, но не убил. Мог убить Джерри Линн и ее детей, но не стал этого делать. — Ассасин пристально смотрел на Раккима. — Наши отношения после этого изменятся. Станут более глубокими.

— Почему бы тогда тебе не остаться? — Глаза Дарвина казались бездонной черной пропастью, но бывший фидаин не отводил взгляд. — Останься, сам все узнаешь.

…пожары и грабежи в Рио и Лагосе, безумие усиливалось… оператор получил кирпичом по голове в прямом эфире… над Эйфелевой башней плыли клубы дыма…

Ассасин покачал головой:

— Не хочу торопить события. Давно не приходилось так веселиться. Признайся, ты тоже испытываешь удовольствие. Передай от меня привет своей малышке. Скажи, что мне не терпится встретиться с ней еще раз.

«Меня зовут Ричард Арон Гольдберг. Мой отряд и я сам были частью секретного подразделения Моссада». Аплодисменты. «Уже лучше. Особенно мне понравилась струйка пота. Повтори еще раз».

…нечеткое изображение из Москвы: приехавших по обмену студентов-мусульман куда-то волокут по улице… забрызганный кровью объектив камеры… посол Саудовской Аравии, спешно покидающий прием в развевающемся халате…

— Не уходи. Останься. Что тебя беспокоит?

— Конечно ты. Кто еще может меня беспокоить? — Дарвин столкнул Стивенса со стола.

Ракким, бросившись вперед, успел подхватить рябого щеголя до того, как провод разорвал ему шейный отдел позвоночника. Он оглянулся, но ассасин уже исчез. Бывший фидаин осторожно поставил кресло на пол. На шее агента остался глубокий багровый отпечаток. Такой же, как у сотрудника президентской охраны.

…на площади перед концертным залом люди бросились друг на друга, и вопль устремился в ночное небо к умирающим звездам…

Лимузины поспешно разъезжались. Некоторые водители в спешке забывали включить фары, клиенты, не обнаружив своих машин, толпились на тротуаре.

— Энтони, оставайся на месте. — Слезы бежали по щекам Сары, но голос оставался твердым.

— Не волнуйтесь, без Раккима я никуда не поеду.

Она сложила руки Рыжебородого так, словно глава службы безопасности молился. Вытерла слезы. Ей до сих пор не верилось в его смерть. На экране телевизора появился ведущий церемонии. Бедняга натужно пытался шутить, но никто не смеялся. Камера переключилась на бурлящую у выхода толпу зрителей, затем в кадре снова возник ведущий. Рядом с ним, заломив руки, рыдала Джил. С точки зрения Сары, легендарная звезда играла безукоризненно, изображая шок и смятение в идеальных пропорциях.

Кто-то постучал по крыше лимузина, и она вздрогнула. Коларузо. Сара опустила стекло, но не до конца.

— Уезжайте отсюда, пока это возможно, — сказал детектив.

— Ракким еще не вернулся. Садитесь в машину.

Толстяк покачал головой:

— Нужно помочь патрульным. Система управления трещит по швам.

— Папа, садись в машину, — подал голос Энтони-младший.

— Долг зовет и прочее дерьмо. — Коларузо, желая им удачи, снова постучал по крыше и заспешил на другую сторону улицы.

Экран погас, затем опять включился, и в кадре возник диктор программы новостей, тут же принявшийся совершенно неубедительно вещать о диверсии сионистов, проникших на телестудию. Судя по его виду, он и сам не особенно верил в то, что говорил.

У Сары зазвонил мобильник.

— Ракким?

— Мы это сделали. — Голос Спайдера дрожал от возбуждения. — На сайте, посвященном церемонии, прежде чем его отключили, зарегистрировалось семь миллионов посетителей. Причем закрыли его все равно слишком поздно. «Червь» проник в компьютер каждого, кто туда заходил, и разослал запись по всем спискам из адресных книг. Цепная реакция во всей сети. Мне пора!

Сара отключила связь и положила голову на плечо Рыжебородому.

Информация попала в систему спутникового телевидения… Беспорядки в Чикаго и Манделавилле, неразбериха на дорогах Парижа, Багдада и Дели… битое стекло и трупы на улицах, горящие мечети… В Сан-Франциско введен комендантский час, мэр Мийоки поносит вероломных голливудских евреев, имам района Кастро призывает к джихаду…

Через десять минут предохранительный замок задней дверцы тихо пискнул, и Ракким тяжело плюхнулся на сиденье.

— Энтони, увози нас отсюда. — Он поцеловал Сару. — Рыжебородый, надеюсь… — Он осекся.

Она взяла его за руку, машина тронулась с места.

В окнах лимузина отражались отблески разгоравшихся по всей столице пожаров.

Спустя девять месяцев после церемонии вручения «Оскара»

«Аллах велик».

Отключившись от всего остального мира, Ракким делился со Всевышним самыми сокровенными мыслями. Обратив лицо в сторону Мекки, он сосредоточился на общении с Аллахом. Бывший фидаин поднял руки к ушам, направил ладони вперед и заложил большие пальцы за ушные раковины, произнося на арабском слова салята.[20]