— Действительно, а почему бы и нет? — вдруг словно оживился Калина. — Говорите, а я наберу. — Он взял со стола аппарат и придвинул его к себе. — Диалог хотите слышать? Пожалуйста. — И он нажал клавишу переключателя.

— Але, Калина говорит.

— Здравствуйте, Матвей Григорьевич. Что у вас там стряслось? Чего голос-то тревожный?

— Да вот шантажировать меня решили, сынок… Говорят, что вроде как записали ваши голоса с братом, когда вы о каком-то банке рассуждали да меня, грешного, поминали, потом Манфреда, ценные бумаги какие-то из Штатов. Что-то я ничего не понял. Может, ты разъяснишь старику?

— Глупости какие-то вы говорите, Матвей Григорьевич…

Саша заметил, как от слова к слову креп голос Калины, и понял, что этот хищник играл. И про сына он все знал, и про Олега. Притворялся, а сейчас вылезла сущность наружу. Ну что ж, можно еще подождать и не звать помощь. Ведь не будут же они его тут убивать?

А вот Олег — тот растерялся, заегозил, и голосок стал телячьим.

— Какие же глупости? Сидит вот тут передо мной следователь Турецкий. Из Москвы, говорит. И рассказывает то, что ты изволил слышать.

— Какой еще Турецкий? — словно обрадовался Олег. Сашка Турецкий со своей семьей сейчас в Дубултах отдыхает. Я с ним час назад по телефону разговаривал, и с женой его, и с дочкой Ниной. Это у вас там проходимец какой-нибудь, вы у него документы-то проверяли…

«Значит, Олег понял, что я здесь, — мелькнуло в голове у Турецкого. — И поэтому он напомнил мне о семье, которой нет в Риге. Не исключено, что и переезд их от тетки в Дубулты или еще куда-нибудь — это мне суровое предупреждение…»

— Так документов у него нету, — продолжал Калина. — А еще он тут хотел меня расстроить, заявив, что ты, сукин сын, своего брата убил, Кирку то есть, а? Ну скажи, каков мерзавец!

— Матвей… Матвей Григорьевич! — тяжко, видать, сейчас было Олегу. — Да как же вы могли?! Два всего дня назад пришло от Кирилла очередное донесение в его контору. Оттуда матери нашей звонили, что жив, здоров…

Турецкий больше не мог слушать этой гнусной мерзости. Он ладонями закрыл уши и опустил голову. Все равно Денис записывает, какая теперь разница?..

Калина увидел, как убит, морально уничтожен и раздавлен Турецкий, и завершил разговор с Москвой.

— Ну что, следователь, — с сарказмом протянул он, — влип? А я ведь действительно чуть не допустил промашку, не усек сразу, что ж это за Александр-то Борисыч? Значит, не утоп, сучара, как тебе велели?

— Вы, что ль, старались-то? Это ж уголовщина! Неужто не совестно на старости-то лет? Чем перед Богом оправдаетесь, вижу вон у вас тут иконы православные… А вы, оказывается, обыкновенный…

— Все сказал? — весело перебил его Калина. — А теперь я тебе вот что скажу: и ты, милый, уже не жилец, нет.

— Вы что ж думаете, я такой дурак, что сам в пекло полез? Без всякой страховки?

— А какая ж она у тебя?

— А так я вам и сказал… — в тон ему игриво ответил Турецкий.

— Не бойся, мы сейчас придумаем, как тебя удушить, поганец…

— Вы мне больше говорите, больше, господин Гладиатор. Вы ж такой классный оратор, на юрфаке учились, адвокатом были — ворюга и убийца собственного единственного сына!

— Ох, как ты мне ответишь за эти слова! — Старик резко и сильно хлопнул в ладоши. Вошел охранник. Калина показал пальцем на Турецкого и сказал: — Держи его на мушке, чтоб не баловал… Гладиатор, говоришь? — повторил он несколько раз, а сам тем временем набирал номер телефона, но у него что-то не получалось, то ли нервничал и палец срывался со старомодного диска, то ли там, куда звонил, было занято. — Гладиатор, да? А вон он твой гладиатор-то, — старик ткнул пальцем в телефонную трубку. — В Москве сидит и с тобой по прямому проводу в Риге разговаривает… И я сам, лично — понял, козел? — к делу его приставил. Чтоб он давил таких, как ты…

Дело, однако, принимало действительно опасный оборот. Пора бы Денису действовать, а то ведь не ровен час и хлопнут сдуру…

Значит, вот кто — Гладиатор!.. Высокий, в длинном плаще, усики… которые он уже наутро сбрил… или через два-три дня, чтоб подозрения не вызвать у знакомых… Личный тайный консультант и давний друг. А Саша ему все выкладывал, советовался, и тот все знал и шел, опережая на один шаг… Нет, все это было бы невероятно, если бы Турецкий только что сам не слышал диалога Олега с этим старым бандитом Калиной. Какой удар!

А старик, видать, дозвонился и уже завершал разговор:

— Так вот ты и пришли ко мне сюда именно полицейских, ага. Им его и отдам, а куда везти, вас учить не надо, пусть все вспомнит да там же и останется…

Старик положил трубку и, старчески семеня, пошел к двери. У выхода остановился.

— И запомни, вша ты поганая, нет у меня таких родственников, которые могли бы мне помешать. Хотя это знание тебе больше не понадобится… Охранник закрыл дверь и сел в кресло напротив Турецкого.

В голову лезли самые безумные мысли, но Саша их старательно отгонял, он не хотел ни о чем сейчас думать, потому что очень боялся окончательно потерять всякое уважение к человечеству…

Полицейских было четверо. И — о, радость! — среди них Саша сразу выделил серпообразный профиль рыжеволосого парня, примерно на полголовы ниже себя. Вот его ни в коем случае нельзя было потерять… Все оставшееся время Саша старался, как бы нечаянно, находиться ближе к нему. Узнал он и хмурого голубоглазого, которого почему-то звали Гномом. Двое других были незнакомы.

Калина так и не появился больше. Охранник передал им пойманного шантажиста без документов и сказал, что его следует доставить в полицию, а куда, они и сами знают. И все тут же, окружив Сашу и надев на него наручники, повели его к выходу. Гном ухмылялся:

— А я думал, ты дуба дал… Ишь ты, выплыл. Ну, больше не выплывешь…

Охранник открыл дверь и выпустил их наружу. И сейчас же всех стоящих ослепил яркий свет прожектора и громкий голос произнес по-немецки и сразу же по-русски:

— Всем бросить оружие, поднять руки вверх, оставаться на месте. Любой, кто шевельнется, будет немедленно убит. Германская полиция дважды не повторяет. — И короткая очередь вверх.

Все было проделано настолько ошеломляюще быстро, что никто из бандитов не успел действительно пошевелиться. Через мгновенье на их руках защелкнулись наручники, полицейские по двое хватали их под локти и без всякого почтения закидывали в полицейские фургоны. Четко работали. Вместе со всеми загремел в фургон и охранник.

Подбежал Денис, он сиял:

— Ну, дядь Саш, вы и молодец! Он же все сказал, что надо! А запись получилась, хоть по радио ее транслируй! Пошли за вашей кассетой.

Старший инспектор между тем, окруженный группой полицейских, вошел в дом. Он стоял в холле, пока полицейские обыскивали помещение. Но хозяина его так нигде обнаружить и не удалось. Он что-то сказал, будто сам себе. Денис перевел: