Это был последний бой той войны с самыми большими потерями.

Два солдата, Муханас Гелманов и Михаил Гусев завершили этот скорбный список.

* * *

Почему мы выиграли войну? Почему победили?

«Мы выиграли войну исключительно потому, что она была справедливая. Мы обороняли свою землю от оккупантов, мы защищались от расизма, от желания считать нас людьми второго сорта. Справедливые войны всегда приводят к победе...», — считает писатель Даниил Гранин. И это только первый аспект: справедливость войны.

Второй. Мы победили потому, что до войны в Советском Союзе за чрезвычайно короткий срок была создана мощнейшая индустрия, превратившая аграрную страну в индустриальную державу мира. Только мощная индустрия дала нам возможность в нарастающих темпах удовлетворять все возрастающие потребности войны.

Третий. Мы победили потому, что были созданы новые виды оружия.

Четвертый. Мы победили потому, что на войне мы учились воевать у своего врага, изобретая все новые теоретические и практические формы и способы вооруженной борьбы.

Пятый. Мы победили, потому, что война вычистила бездарностей и открыла широкий простор для полководческой деятельности талантливым военачальникам.

Шестой. Мы победили потому, что Верховный Главнокомандующий Сталин руководил вооруженной борьбой не по глобусу, проявляя великую мудрость как в государственных, так и военных вопросах. “Сталин являлся истинным руководителем вооруженной борьбы советского народа против фашистских захватчиков”, — скажет о нем главный маршал авиации Голованов;

Седьмой. Мы победили потому, что наш народ на своих плечах выдержал тяжелейшие испытания жестокой борьбы с фашизмом, защитил свою Родину, свое Отечество и спас мир от коричневой чумы. Но и это, наверное, еще не все...

В своей речи перед избирателями 9 февраля 1946 г. Сталин сказал:

— Теперь, пожалуй, все признают, что война действительно не была и не могла быть случайностью в жизни народов, что она превратилась на деле в войну народов за их существование, что именно поэтому она не могла быть скоротечной, молниеносной.

Что касается нашей страны, то эта война была самой жестокой и тяжелой из всех войн, когда-либо пережитых в истории нашей Родины.

Но война была не только проклятием. Она была вместе с тем великой школой испытания и проверки всех сил народа. Война обнажила все факты и события в тылу и на фронте, она безжалостно сорвала все покровы и прикрытия, скрывавшие действительное лицо государств, правительств, партий, и выставила их на сцену без маски, без прикрас, со всеми их недостатками и достоинствами. Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству...

В этом одна из положительных сторон войны.

...Итак, каковы итоги войны?

Существует один главный итог, на основе которого возникли все другие итоги. Эгот итог состоит в том, что к исходу войны враги потерпели поражение, а мы вместе с нашими союзниками оказались победителями. Мы окончили войну полной победой над врагами, — в этом главный итог войны...

Александр Захарович Лебединцев не раз мне рассказывал о Кремлевском банкете по случаю Победы и про калеку войны, увиденного им в Арзамасе. Эти два эпизода из истории, как мне кажется, в совокупности и составляют стержень «окопной правды» войны...

Эпизод первый: «Этот рассказ я услышал от самого старшего из больных нашего неврологического отделения Центрального Красногорского военного госпиталя в самый канун 1974 г., когда сам уже год находился на пенсии. За ужином об опале маршала Георгия Жукова возник спор между одним из сотрудников журнала “Военный вестник” и лечившимся генерал-майором. По окончании ужина мы разместились в комнате отдыха на диванах. Спорщик-генерал вскоре убыл в палату, а в центре внимания оказался престарелый генерал-полковник, бывший в войну заместителем командующего войсками фронта и присутствовавший на банкете Победы. Начал он свой рассказ с того, что находится в преклонных годах, но еще нигде не прочитал сообщений о том, как проходил банкет для высшего командования Генерального штаба и фронтовых Членов Военного совета. И вот что рассказал участник Банкета.

Маршал Жуков находился за одним столом с Верховным Главнокомандующим, но в его персональную честь не было сказано ни слова. Всем присутствовавшим это показалось странным. Старшие военачальники стали знаками подавать ему сигнал на перекур. Жуков попросил Сталина сделать перерыв. Вождь дал разрешение. Сам он курил трубку за столом, а все вышли в курительную комнату. Здесь же командующие войсками фронтов попросили маршала Жукова начать короткое выступление, чтобы они могли продолжить здравицу в честь первого маршала Победы.

Жуков свое выступление — тост начал примерно так: “Если бы меня спросили: когда за всю войну мне было тяжелее всего, то я бы ответил, что осенью и зимой при обороне Москвы, когда практически решалась судьба Советского Союза”. Выслушав молча эту тираду Жукова, Сталин внезапно оборвал его словами: “Вот вы, товарищ Жуков, вспомнили оборону Москвы. Правильно, что это было очень трудное время. Это была первая победоносная битва нашей армии при защите столицы. А вы знаете, что многие ее защитники, даже генералы, получившие ранения и отличившиеся в боях, оказались не отмеченными наградами и могут не получить их, т.к. стали инвалидами!” На этот упрек Жуков ответил так: “Товарищ Сталин, я, как и Вы, тоже не отмечен наградами за эту битву, хотя почти все работники Генерального Штаба награждены орденами Ленина (Шапошников, Антонов, Штеменко и др.). Вполне допускаю, что мною допущен в этом деле просчет, и мы поправим это”.

Тут Сталин ударил кулаком по столу так сильно, что хрустальная ножка высокого фужера обломилась, и красное вино пролилось на скатерть. Вождь, перебивая Жукова, сказал: “А вместе с тем вы не забыли наградить своих бл...ей”. Наступила гробовая тишина, в ходе которой Сталин поднялся, удалился из-за стола и больше не вернулся».

Эпизод второй: «1946 год. Курсы переподготовки офицеров в Арзамасе. Ежедневно проходя строем по улицам города, мы видели сидящего на крылечке лейтенанта без обеих рук, оторванных или ампутированных по самые плечевые суставы, без обеих глаз и с исковерканной нижней челюстью. Так вот, каждый раз, когда наша группа шла мимо бойца-инвалида, старшина курса майор Кавун всегда подавал строю команду: “Смирно! Равнение — налево!” И мы, чеканя шаг, маршировали перед этим трижды калекой, изуродованном еще в 1941 г. Он вскакивал и провожал строй поворотом головы.

Жизнь в ту пору была трудная. Полстраны лежало в руинах. Государство вряд ли платило арзамасскому страдальцу-лейтенанту достойную пенсию, которой бы хватало на безбедное существование. Но, думается, воинские почести, оказываемые ему почти ежедневно, скрашивали невеселые будни столь страшно пострадавшего на войне человека (...) И еще мне порой кажется, что именно вот такого калеку следовало бы изваять и поместить на постамент на самое видное место, а не советского фельдмаршала-победителя на бронзовом коне. Именно такой инвалид достоин был памятника еще при жизни. Но вряд ли получил обелиск даже после смерти. Как наверняка не получили обелисков на местах своего последнего упокоения те сотни тысяч рядовых солдат, лишившихся рук и ног в боях, которыми великая держава в свое время смогла выделять лишь жалкие крохи, хватавшие лишь на то, чтобы не умереть с голоду...»