как политическая необходимость, и, как мера, которая обезопасит вас от любых случайных и не случайных неприятностей. Тогда, что бы ни затевалось за вашей спиной, вы легко можете повернуться ко всем, с открытым, так сказать, забралом, и никто – абсолютно никто – не сумеет потом упрекнуть вас в чём-либо, не повредив при этом собственной репутации.

– Как заманчиво, – вскинул брови Филипп. – До сих пор обесчестить себя с прямой выгодой удалось только Монмуту под Азенкуром

– Я не говорил о бесчестьи, сударь. Достаточно будет лишь написать письмо и предупредить французского короля о том, что затевается против его Девы. В известном смысле, это будет даже благородно.

Лицо Филиппа дрогнуло, но де Ролена он не прервал, только резко отвернулся. И канцлер, выждав немного, продолжил более уверенно.

– Это выгодно вам со всех сторон. В том случае, если всё происходит с молчаливого одобрения короля Шарля, подобное «дружеское» предупреждение заставит его задуматься и, может быть поменять, а то и отменить планы. Зато вы лишний раз докажете, что были искренни, когда сообщали его величеству о происхождении девицы и, когда заключали с ним мирное соглашение…

– С этим ясно. Дальше.

– Если же господин Ла Тремуй своего короля в известность о планах епископа Кошона не поставил, то, выдать его просто необходимо. Иначе, ситуация может обернуться не в вашу пользу, сударь. Кошону нужен суд над ведьмой и еретичкой, чтобы выслужиться перед его светлостью герцогом Бэдфордским. Тому требуется доказать, что коронация не могла быть священным действом, коль скоро устроена была колдовством. Сговариваясь, они построили расчёт на вас, точнее, на том, что Деву вы передадите только им в руки! Но, представьте, что будет, если король Шарль захочет свою Деву выкупить и припомнит вам мирное соглашение?

– Он не захочет её выкупить, – не слишком уверенно обронил Филипп.

– А вдруг! Не забывайте, ваша светлость, что при дворе французского короля есть ещё и герцогиня Анжуйская. Что если она сумеет убедить его величество? Одно дело ваша тайная договорённость о поражении Девы под Парижем, и совсем другое – открытый плен, суд, а возможно и казнь, королевской сестры! Мадам герцогиня слишком трепетна, когда дело касается королевской крови.

– В этом её можно понять, – буркнул Филипп. – Но Бэдфорд обещал, что казни не будет.

Де Ролен замотал головой.

– Для непосвящённых казнь состоится по всем правилам. Казнят кого-то другого, и это вряд ли помешает герцогине поднять шум, если она решит обвинить вас и герцога Бэдфордского в убийстве сестры французского короля! В этом случае, письмо станет вашей индульгенцией. Вы предупредили – он ничего не сделал, зато сделал Бэдфорд! А дело посредника всегда сторона… Пытался помочь – помощь не приняли – всё! Руки отмыты… Мне продолжать ещё?

– Не надо.

Филипп задумчиво побарабанил пальцами по нижней губе. Вздохнул…

– Я понял. Вы были убедительны, Ролен. Пожалуй, составьте письмо. Сами составьте, без секретаря. А я пока подумаю. В этом деле выгоды для нас может оказаться куда больше.

СНОВА ПУАТЬЕ

«Лживая, подлая тварь!!!»

Шарль почти бежал в свои покои.

Ласковость, адресованная Ла Тремую вызывала тошноту! Король давился ею и, одновременно, упивался, потому что чувствовал, наконец, власть над этим хитрым, столько времени довлеющим над ним человеком!

Ах, спасибо Филиппу! Сначала он избавил от тягостной опеки матушки, а теперь даёт возможность, при первом же случае, избавиться и от слишком предприимчивого министра, приговор которому в душе Шарля давно вынесен, но до сих пор не было достойного повода привести его в исполнение!

Да, конечно, нельзя сказать, чтобы Шарль совсем уж пребывал в неведении о том, что против Жанны Ла Тремуем что-то готовится. Но подозревал он что-то вроде мелкого отравления, или наёмного убийства исподтишка, во время какой-нибудь стычки с бандитами. В этом случае, с полной приятностью для себя, решил – выгорит дело, и получится, одним махом, убить сразу двух, а то и трёх зайцев, так раздражавших своей неуловимостью! Во-первых, опасной девчонки больше не будет. Во-вторых, не останется причин для разногласий с матушкой. А это радовало Шарля, потому что, как бы ни утомляла её опека, но не признавать, что все дела герцогини были направлены только на его благо, было бы верхом несправедливости! Да и влияние её в Европе оставалось по-прежнему весомым. И, наконец, в-третьих, если бы матушка вздумала разгневаться сама – а она обязательно разгневается – можно было бы искренне поохать вместе с ней, посокрушаться, признать свою недальновидность и недостаточное внимание к сестре, а после всего, отдать ей Ла Тремуя, как единственно виновного, в знак примирения.

Но теперь не то!

Теперь картина другая, и больше всего Шарля в ней взбесило то, что проклятый министр старался и для англичан тоже! И за его спиной! И даже не пытаясь представить свои дела хоть какой-то выгодой для короля, которому лжет прямо в глаза! А ведь Шарль дал ему шанс!

«Ничего, ничего! – с ненавистью повторял про себя оскорблённый монарх, заглатывая шагами переходы замка. – Ты мне только Деву убери, а там поквитаемся! И, когда здесь завопят о предательстве, я всё равно буду первым, кто укажет матушке верную цель. Пусть порадуется! Пусть интригует, подставляет мне Ла Тремуя со всеми его происками… А он, в свою очередь, пусть ябедничает на матушку. Они оба это любят! Только тем и живут! Но до сих пор не поняли, насколько изменился я сам, и кого, и насколько внимательно готов теперь слушать! Поэтому, если любезной герцогине взбредёт в голову самой выкупить девицу, она будет поставлена перед выбором: или вечная опала, удаление от моего двора, или сладкая месть Ла Тремую, но девица, в этом случае, останется в плену!

Шарль злобно сплюнул, быстро обтёрся рукой и, свернув за угол едва не сбил с ног стражника перед своими покоями. Солдат с грохотом выронил алебарду, посмотрел виновато… «Сын алебарды», – пронеслось в голове короля его давнее, позорное прозвище. И, выпуская пар, он что есть силы двинул стражника кулаком в лицо. Тот пошатнулся, отступил.

– Ничего… – буркнул Шарль, чувствуя, что гнев отступает. – Но впредь у моих покоев с алебардами не стоять!

«Ничего, ничего, – мысленно повторил он, пока солдат поспешно убирал провинившееся оружие. – Пускай девчонка посидит в плену, остынет. Спеси поубавится. Филипп клянётся, что Бэдфорд создаст ей все условия. А если дело дойдёт до казни, казнит кого-то другого…»

Шарль уже шагнул вперёд, но замер, как вкопанный, на самом пороге, снова напугав стражника, уже готового расслабленно выдохнуть.

«Что там её светлость говорила о какой-то другой девице? Вот