Да, первый отряд был «боевым братством», институцией того же рода, что королевские мушкетеры или рыцари Круглого стола; неточность этой аналогии состоит в одном важном обстоятельстве. Космонавтов было много, а возможностей слетать в космос — и перейти из разряда «нелетавших космонавтов» в настоящие — очень мало. «Звездные братья» поневоле были конкурентами друг друга. Особенно отчетливо это проявлялось в отношении «посторонних»; так, какими бы хорошими ни были отношения Гагарина с Терешковой, сколько бы ни водил он в спецсекцию ГУМа «особый бабий батальон при первом отряде» (6), он постоянно уговаривал Королева и Каманина «разогнать капеллу космонавток» (9).

Осенью 1965-го Гагарин начинает готовиться к полету по программе космического корабля типа «Союз» — гораздо более сложного, чем «Востоки» и «Восходы». Осенью же слетавшие космонавты вместе с Каманиным подают Брежневу — напрямую, через голову командующего ВВС, маршала обороны и даже чересчур увлеченного автоматикой главного конструктора — челобитную, смысл которой в том, что: а) мало летаем;

б) государство, ссылаясь на то, что нет средств, не заказывает пилотируемые корабли, за весь 1965-й слетал один «Восход»;

в) американцы за тот же период времени запустили уже два «Джеминая» и планируют еще два до конца года. То есть: мы отстаем; вы не на том экономите; скорее дайте денег.

Затея ничем не кончилась — напрямую, из рук в руки, письмо передать не удалось, посреднические инстанции сочувствовали и обнадеживали — да-да, очень важно, будем обсуждать в ЦК; однако тем дело и кончилось. Каманин ворчит: «Никто даже не побеседовал с космонавтами по содержанию письма. Полнейшее равнодушие наших руководителей к космосу можно объяснить только растерянностью и боязнью разворошить серию наших провалов».

Гагарин будет пытаться встретиться с Брежневым все дальнейшие годы — однако безрезультатно (что и породит конспирологические теории о якобы существовавшей взаимной неприязни Брежнева и Гагарина; последний якобы однажды, на каком-то кремлевском банкете, выплеснул Брежневу в лицо не то рюмку водки, не то бокал шампанского; все это не более чем фольклор).

На самом деле, в 1965 году — и на бумаге — все было далеко не так плохо. На начало 1966-го планы СССР по пилотируемым полетам выглядели следующим образом. «На 1966 год намечается 9 пилотируемых полетов: 4 — на „Восходах“ и 5 — на „Союзах“. В 1967 году планируется выполнить 14 полетов, в 1968-м — 21 полет, в 1969-м — 14 полетов и в 1970 году — около 20. В общем, за пятилетку предстоит совершить около 80 полетов многоместных кораблей (по два-три космонавта на борту)» (9).

Однако из-за трагической смерти Королева и последовавшей еще через полтора года гибели космонавта Комарова космическая машина СССР стала пробуксовывать. По вине промышленности — по настоятельной просьбе главного конструктора — по соображениям элементарной безопасности — сами поставьте галочку в более подходящем пункте, полеты все время откладывались; никто не хотел брать на себя ответственность. Только после того, как не стало Королева, выяснилось, до какой степени важно было, что космосом в СССР занимался альфа-самец, способный брать на себя ответственность. Главное достоинство Королева, по общему мнению, состояло именно в этом; что и зафиксировано в знаменитом анекдоте «о лунном грунте, робких астрономах и решительном главном конструкторе. В течение многочасового совещания Королев никак не мог добиться ответа специалистов на простой и ясный вопрос: Луна твердая или покрыта толстым слоем пыли, в которой космический аппарат может утонуть, как в болоте? Было сказано очень много слов, но ответа не было. Тогда Королев встал и сказал:

— Итак, товарищи, давайте исходить из того, что Луна твердая?

— Но кто может поручиться? Кто такую ответственность на себя возьмет?

— Ах, вы об этом… — поморщился Сергей Павлович. — Я возьму.

Он вырвал из блокнота листок бумаги и размашисто написал: „Луна твердая. С. Королев“»[62] (27).