Сжав между пальцами древко стрелы, Ахилл одним движением толкнул его вперед. Наконечник выскочил из спины Гектора, в вязкой гуще целебной мази – и тут же отлетел, срезанный острым, как бритва, ножом Пентесилеи. Обратным движением руки Ахилл в то же мгновение выдернул стрелу из тела.

Гектор не вскрикнул, но лишь весь дернулся и обмяк на коленях друга.

– Как он? – спросила амазонка тревожно.

– Сердце бьется, – глухо ответил Ахилл, вытирая с лица хлынувший струями пот. И, отняв от ранки на груди троянского героя целебную примочку, добавил: – И кровь пошла чистая, значит, хвала Аполлону, там не было гноя! Он потерял сознание, но иначе и не могло быть. Давай сюда повязки... Какая же ты умница, что захватила холст!

– Ты в первый раз меня похвалил! – воскликнула молодая женщина и ощутила, что на ее лице, совсем не ко времени, проступает краска.

– Потому что я – грубый невежа, тупой, как варвар. Если бы не ты... Да рви же скорее эти тряпки! Надо перевязать раны и нести его к шатру – ведь вот-вот начнет темнеть!

Царица Гекуба разводила свой костер перед шатром, наверное, для того, чтобы уцелевшие троянцы (а она верила, что уцелели и другие) видели этот огонь и пришли к нему.

Костер как раз начал разгораться, когда в сумерках со стороны города показались Ахилл и Пентесилея. На руках героя Гекуба увидала завернутое в плащ тело и сразу поняла, что это Гектор. Материнское чутье безошибочно сказало ей, что он жив...

– Мальчик! Сыночек мой!

За все это время царице Трои впервые изменили силы и мужество. Она смеялась и плакала и, спотыкаясь, бежала навстречу идущим.

– Гектор! Родной мой!

– Мама! – прошептал Гектор, когда руки матери коснулись его лица и волос. – Мама, все хорошо...

Она неудержимо разрыдалась, и Пентесилея обняла ее, прижала к себе и повела, поддерживая, как сделала бы самая обыкновенная женщина, а не могучая и непобедимая царица амазонок.

В шатре их встретили дружным радостным криком. Даже Деифоб, преодолевая слабость, приподнялся, чтобы тронуть руку вновь обретенного брата и сказать ему несколько ободряющих слов. Троил, рискуя развалить очаг и опрокинуть опоры шатра, скакал с торжествующими воплями. Антенор тоже завопил, как мальчишка, и от радости хватил ладонью по плечу сидевшего на краю его лежанки Терсита, чуть не сломав тому ключицу.

– Раненый, тоже мне! – закричал спартанец. – Мне бы в придачу к ране такую силищу! Это называется – порыв ликования! Ну, и я ликую... Кого бы только стукнуть?

Но удивительнее всех встретила Гектора светловолосая женщина с огромными глазами. Она упала на колени у лежанки, на которую Ахилл бережно опустил раненого друга, и схватив его руку, прижала к своей щеке.

– Гектор, Гектор! – она заливалась слезами, даже не пытаясь их сдержать. – О, какое счастье, что ты остался в живых! Мне и так не простить себя никогда, но если бы еще и твоя смерть... Если бы еще и ты, самый великодушный, самый невиноватый из них...

Герой всмотрелся, сразу не узнав ее, и тут же тихо вскрикнул:

– Что за наваждение! Елена?! Они тебя не увезли?!!

Елена! Теперь и Ахилл пристально вгляделся в эту босую, одетую в изорванный хитон женщину и... узнал ее! Узнал ту, что на торжественном обеде во дворце Приама сидела неподалеку от царя и царицы в роскошных блистающих одеждах, затмевая их великолепие своей торжествующей красотой...

Хотя ее трудно было узнать. Грязные лицо и руки, волосы, неровно и некрасиво обрезанные, ссадина и кровопотек на правой щеке, – все это никак не напоминало дивную красавицу Елену, злую богиню великой Трои. Она, рыдая, целовала бессильно упавшую на овечьи шкуры руку Гектора и говорила скороговоркой, мешая критское наречие с родными ей спартанскими словами.

– Тебя спасли боги, шлемоблещущий Гектор! Было бы слишком несправедливо, если бы ты умер... Я? Почему я здесь?.. Ну да... Я должна была взойти на корабль Менелая в последнее утро, перед их отплытием. Но они напали ночью и взяли Трою. Парис скрылся среди шума и криков, я даже не видела, как и куда... Менелай сам меня нашел и привел на свой корабль. А потом, когда они утром праздновали свою победу, и рабы грузили добычу на их суда, все напились. Они вынесли вино, что было в одном из подвалов дворца... Менелай стал кричать, что я ему больше не нужна, что я – его позор и несчастье, что ему нужно было только отомстить троянцам... Воины-спартанцы вторили ему, выкрикивали проклятия, называли меня самыми низкими словами. Менелай вытащил меч, и я приготовилась умереть, но он схватил меня за волосы и обрезал их, крича, что только так нужно поступать с неверными женами. А потом ударил меня с такой силой, что я упала за борт. Корабль уже стянули в воду, но он был почти у самого берега, и я выбралась на сушу... Укрылась среди скал и сидела там весь вечер, пока корабли отходили, потом всю ночь. А днем нашла шатер Гекубы, и она меня не прогнала. Гектор, прошу тебя, можно мне остаться?..

Герой чуть приподнял голову, взглянул на бледное, измученное лицо припавшей к его руке женщины и тихо проговорил:

– Конечно! Конечно, можно… Бедняжка! Вот нелепые ахейцы: они разрушили Трою и позабыли ту, ради кого это сделали...

Елена, глотая слезы, обернулась к ошеломленному Ахиллу:

– Ты спас его! Ты, который умер и воскрес... Не убьешь меня?

– Я?! С какой стати я стану тебя убивать? – воскликнул базилевс. – Я же не пьяный Менелай. Да тут и вина нет, чтобы напиться – кстати, что я сейчас с радостью бы сделал…

– Вина нет, – сказала Гекуба, уже немного овладевшая собой. – Но есть горячий бульон и мясо.

– Да, – прошептал Гектор. – Чашку бульона мне нужно выпить обязательно. И обязательно потом заснуть. Я даже не знаю, сколько пролежал, сдавленный среди этих камней. Я бы умер, если бы не знал твердо, что Ахилл жив и придет мне на помощь. Мама... Чашку бульона, и я засну... Больше не могу!

* * *

…Было совершенно темно, когда Ахилл, шатаясь, вышел из шатра и, отойдя шагов на пятьдесят, почти упал среди кипарисовых кустов, подступавших вплотную к скалам и к морю.

Начинался прилив. Волны, шурша, подкатывали к нагромождениям камней, все выше омывая их гладкие бока. Ветер то усиливался, нагоняя пенные гребни не берег, то почти стихал, и тогда вода тихо мерцала, наполняясь ночными огнями. Над волнами еще кричали иногда чайки, но их крики смолкали, и наступала торжественная ночная тишина, нарушаемая лишь шумом волн и теми таинственными звуками, которые всегда издает по ночам море и которым нет и, верно, никогда не будет объяснения... Море пело свою ночную песню, а с берега долетали, вторя ему, голоса цикад, да издали, со стороны города, выли жутким хором шакалы, цари ночного пира...

Ахилл, обхватив руками колени, весь сжался. Его трясло от озноба, вызванного не только холодом, хотя воздух был действительно студен и влажен – героя била нервная лихорадка, все пережитое напряжение, душевное и физическое, отзывалось теперь этим мучительным холодом и полным, смертельным изнеможением.