чаще слышится «мадам» и «месье». Остается всего год до того дня, когда Наполеон Бонапарт примет титул «императора французов».

У Карла ощущение, что в Париже часы идут быстрее, чем в Петербурге или Берлине. Ему все время не хватает времени в этом городе, где великолепие и волшебство соседствуют с пугающей нищетой и чудовищной грязью. Он спешит в сад Тюильри, где прогуливаются кавалеры и дамы. Торопится на Монмартр, на склонах которого — ветряные мельницы, и замирает перед возникшей панорамой: огромные здания с куполами и шпилями. Снова вниз, через гранитный мост, на котором всегда народ, к церкви Сен-Жермен-де-Пре. От нее на остров Сите, чтобы застыть в молчании перед Сент-Шапель или собором Парижской Богоматери. Но это — давнее прошлое, а он жаждет увидеть настоящее. Колоннада Лувра, возведенная Клодом Перро, площадь Согласия, спланированная выдающимся зодчим Ж.-А. Габриелем, «Багатель», построенный Ф. Беланже, — вот что особенно привлекает его внимание. Он приходит к ним несколько раз. Вглядывается, запоминает, что-то зарисовывает в альбом. Это — школа, где учеба — удовольствие.

24 февраля парижские газеты сообщили о гибели Павловска. Тяжелый удар для Бренны. Погиб второй любимый ребенок. Сначала он чуть с ума не сошел, когда после смерти Павла стали растаскивать, грабить Михайловский замок. Теперь больше нет любимого Павловска, куда он вложил всю душу. Потомки не увидят его лучших работ, не смогут оценить его по достоинству

1 марта Бренну разыскало письмо Марии Федоровны. Архитектор тут же садится за ответ: «Париж, 2 марта… Я более чем чувствителен к этому несчастью и к тому, что мое положение не позволяет мне удовлетворить желание Ее Величества Императрицы с той же быстротой, которую я бы проявил, если бы находился у себя в Штеттине, где остались все мои бумаги и то, что к ним относится.

…Невозможно, чтобы кто-либо, кроме меня, мог в Штеттине среди огромного количества моих набросков отыскать те, которые относятся к Павловску. Мой дом заперт, мои бумаги спрятаны, а сторожит их человек который совершенно ничего не слышал об этих предметах…»

Проходит несколько беспокойных дней. Русское посольство в Париже настоятельно просит Бренну о помощи. Наконец 18 марта он отправляет новое письмо в Петербург:

«Я ломал голову, размышляя, каким образом я мог бы удовлетворить требование Е. И. В., поскольку выехать из Парижа я не имею возможности из-за опасной болезни жены. Чтобы эту болезнь засвидетельствовать, я посылаю аттест двух хорошо известных в Париже докторов, которые ее лечат… К счастью, здесь со мной находится мой помощник месье Росси, сын мадам Лепик, который находится на службе при Кабинете императора. Он имеет разрешение, которое я выхлопотал у Е. И. В. Императора на двухгодичное путешествие. Здесь, в Париже, я свел его с лучшими удожниками, чтобы он мог совершенствоваться. Я решил отправить его в Штеттин. Ему не будет трудно собрать чертежи, поскольку я дам ему указание, как их разыскать, и вручу ему ключ от моих ящиков. Он также, к счастью, был в Павловске, чтобы учиться под моим руководством, когда шло сооружение этого здания и украшение этих комнат, так что он не только сумеет как следует отыскать и собрать чертежи в Штеттине и с возможной быстротой доставить их в Петербург Е. И. В. Императрице, но и будет в состоянии разъяснить сомнения относительно раскраски чертежей и о некоторых практических изменениях, которые нужно будет сделать.

Эту свою идею я сообщил графу Моркову (посол России во Франции. — Ю. О.), который полагает, что ее надо немедленно осуществить, с завтрашнего дня он будет искать способы отправить месье Росси как можно быстрее, но для этого потребуются немалые расходы, поскольку нельзя найти никого, кто мог бы взять его с собой. Отсюда туда нет никакой оказии. Поэтому я должен начать с покупки маленькой коляски, самой легкой, которую мне удастся найти, и нанять ему слугу. Я предложил графу Моркову взять на себя эти расходы, но он сказал мне, чтобы я платил и что Е. И. В. Императрица мне выплатит все. Но поскольку я здесь не имею возможности расстаться со значительной суммой, при том что моя жена больна и я должен ехать на ванны, я разыскал банкира, который обеспечит его всем необходимым, а он деньги получит от придворного банкира в Петербурге, которому Е. И. В. Императрица соизволит приказать заплатить со своего счета. Я не могу еще назвать точную сумму расходов, которые будут сделаны со всей возможной экономией.

Вот единственное средство, к которому я могу прибегнуть в моих обстоятельствах, чтобы не быть заподозренным в намерении под тем или иным предлогом или по какой-то причине противоречить желаниям Е. И. В. Императрицы.

Я должен подчеркнуть ту жертву, которую приносит этот молодой человек, месье Росси. Он имеет разрешение Е. И. В. Императора путешествовать два года для совершенствования в качестве моего ученика. С его детства я принимал его судьбу близко к сердцу, желая сделать из него превосходного художника, привез его сюда на свой счет, свел в Париже с славными художниками, в настоящее время прошло лишь семь месяцев, как он выехал со мной из России. Ему оставалось еще семнадцать с лишним месяцев учиться в Париже. Остается пожелать, чтобы Е. И. В. Императрица соблаговолила вернуть его в Париж, продлив его пребывание здесь на срок, который потребует его поездка…»

Граф Морков осуществил план Бренны. И вот уже Карл Росси трясется в легкой коляске по дорогам Европы. Летят навстречу знакомые города, почтовые станции, постоялые дворы. Помощник архитектора спешит исполнить желание вдовствующей императрицы.

Майским днем коляска прокатилась по Невскому, пересекла Дворцовую площадь и остановилась у дома на углу Миллионной улицы и Мошкова переулка. Месье Лепик купил его незадолго до отъезда пасынка. Надстроенный и перестроенный, дом этот и по сей день стоит на Миллионной под номером 21.

Так должно было быть и, видимо, так и было. Однако объявления в газетах свидетельствуют, что свой короткий наезд в Петербург Карл провел в доме обер-шталмейстера графа Ивана Павловича Кутайсова (теперь Адмиралтейский проспект, дом 8). Самого камергера, любимца покойного императора, в городе не было, и в особняке проживал его сын Александр Иванович, талантливый артиллерист, полковник гвардии в свои пятнадцать лет. Что побудило Карла переехать к нему? Нелады с отчимом? Желание весело провести время в кругу друзей блистательного аристократа? Когда-то дачи графа и балетмейстера стояли в Павловске рядом и мальчики провели немало времени в общих играх и шалостях. Позже, как ни странно, их еще больше сблизила общая любовь к архитектуре, которую так тонко чувствовал молодой Кутайсов.

Помощника архитектора, прибывшего со свежими новостями из Парижа, кружок молодых бесшабашных гвардейцев наверняка принял охотно. Франция была в моде.

Два месяца пролетят быстро, и останутся только приятные сердцу воспоминания, похожие скорее на радужный сон. Так будет. А пока, лишь приведя себя в порядок, Росси