– Нет у меня воспоминаний. Время не важно, а значит – воспоминания тоже. Конечно, вчерашний вечер я помню. Я пришла к тебе, приготовила из овощей рагу. Потом ты все съел до крошки. Так? Из того, что накануне было, тоже помню кое-что. А вот что еще раньше – то плохо. Время во мне растворяется и уже не разберешь, где что.

– Значит, воспоминания здесь – не такой уж важный вопрос?

Девушка улыбнулась.

– Да. Воспоминания здесь – не такой уж важный вопрос. Воспоминания – это не у нас, а в библиотеке.

Девушка ушла. Я вернулся к окну и подставил руку под лучи утреннего солнца. На краю подоконника нарисовалась тень от ладони – четкие контуры пяти пальцев. Пчела угомонилась, прилипла к стеклу и застыла. Казалось, ушла в свои мысли, как и я.

Солнце уже клонилось к закату, когда в моем жилище появилась она. Но это уже была взрослая Саэки-сан. Тихо постучала и открыла входную дверь. В какой-то миг я не мог разобрать, кто это – девушка или она. Чуть изменился угол, под которым падал в комнату свет, иначе подул ветерок, и показалось, что все вокруг разом стало другим. В следующий момент передо мной стояла девушка – и тут же она снова превратилась в Саэки-сан. Нет, так не бывает. Это могла быть только Саэки-сан и никто другой.

– Здравствуй, – сказала Саэки-сан так просто и естественно, будто мы столкнулись в коридоре библиотеки. На ней была синяя блузка с длинными рукавами и такого же цвета юбка до колен. Тонкая серебряная цепочка, в ушах – маленькие сережки-жемчужинки. Ее привычный наряд. Отрывистый стук ее каблуков по деревянным доскам крыльца, показалось мне, как-то не подходил к этому месту.

Саэки-сан замерла на пороге и, не приближаясь, смотрела на меня. Словно хотела удостовериться, я это или не я. Хотя что тут сомневаться? Конечно же, я – это я. Равно как и она – настоящая Саэки-сан.

– Может, зайдете, выпьем чаю? – предложил я.

– Спасибо. – Она все-таки решилась войти.

Пройдя на кухню, я включил электронагреватель, вскипятил воду, а заодно пришел в себя. Саэки-сан села за стол – на тот же стул, где недавно сидела девушка.

– Прямо как в библиотеке.

– Да, – согласился я. – Только вместо кофе чай, и Осимы-сан нет.

– И ни одной книжки, – добавила она.

Я заварил чай на травах, разлил по чашкам и поставил на стол. Теперь мы сидели лицом к лицу. За окном щебетали птицы. Пчела по-прежнему дремала на оконном стекле.

Саэки-сан заговорила первой:

– Сказать по правде, прийти сюда мне было нелегко. Но я во что бы то ни стало хотела тебя увидеть, поговорить.

Я кивнул:

– Спасибо, что пришли.

На губах Саэки-сан появилась хорошо знакомая слабая улыбка.

– Мог бы мне этого не говорить. – Они с девушкой улыбались почти одинаково. Только в улыбке Саэки-сан было больше глубины. От этой еле уловимой разницы сердце билось сильнее.

Саэки-сан сидела, держа чашку в ладонях, а я, не отрываясь, смотрел на ее маленькие жемчужные сережки. Она о чем-то думала. Теперь на раздумье у нее уходило больше времени, чем прежде.

– Я сожгла все свои воспоминания. – Она говорила медленно, подбирая слова. – Все обратилось в дым, развеялось в небе. Я больше не могу долго удерживать в памяти то, что было. Помнить все. В том числе то, что было у нас с тобой. Поэтому мне и хотелось поскорее с тобой встретиться. Пока сердце еще что-то помнит.

Наклонившись к окну, Саэки-сан посмотрела на пчелу, замершую на стекле: точкой черной тени та отпечаталась на подоконнике.

– Сначала самое главное, – тихо сказала Саэки-сан. – Уходи отсюда поскорее. Прошу тебя. Иди в лес, обратно, к прежней жизни. Вход еще не закрылся. Обещай мне.

Я покачал головой:

– Саэки-сан, вы не понимаете… Некуда мне возвращаться. С самого рождения, сколько себя помню, никто меня по-настоящему не любит, никто не нуждается во мне. На кого можно положиться? Только на самого себя. То, что вы говорите: «прежняя жизнь», – для меня никакого смысла не имеет.

– И все же тебе надо вернуться.

– Даже если там ничего нет? Даже если я никому там не нужен?

– Ты не прав, – проговорила она. – Я так хочу. Хочу, чтобы ты был там.

– Но ведь вас там нет. Разве не так?

Саэки-сан рассматривала чашку в руках.

– Да. К сожалению, меня там больше нет.

– Но зачем я вам там нужен?

– Нужен,– ответила Саэки-сан. Подняла голову и заглянула мне в глаза. – Хочу, чтобы ты помнил обо мне. Тогда, если даже все другие забудут, мне будет все равно.

Между нами опустилась тишина. Плотный занавес тишины. Мне страшно хотелось задать ей один вопрос. Это желание зрело в груди, становилось комом в горле, мешало дышать. Но я как-то умудрялся сдерживаться, не уступать ему и спросил о другом:

– Неужели память имеет такое значение?

– Иногда. – Она прикрыла глаза. – Иногда это важнее всего.

– Но вы же сами ее сожгли.

– Потому что мне это уже было не нужно. – Саэки-сан сложила на столе руки вниз ладонями. Совсем как сидевшая на ее месте девушка. – Тамура-кун, у меня просьба. Возьми себе ту картину.

– Ту, что в моей комнате в библиотеке? На которой берег?

Саэки-сан кивнула:

– Да. «Кафку на пляже». Пусть будет у тебя. Отвезешь ее куда-нибудь. Где жить потом будешь.

– Но она же, наверное, чья-то. То есть кому-то принадлежит.

Она покачала головой:

– Картина моя. Он мне ее подарил, когда уезжал в Токио учиться. И с тех пор я с нею не расставалась, всегда вешала на стену, где бы ни жила. А когда стала работать в библиотеке Комура, на время вернула ее в ту комнату. Туда, где она раньше висела. В библиотеке, в ящике своего стола, я оставила для Осимы письмо – написала, что уступаю картину тебе. И потом: она и без этого, в общем-то, твоя.

– Как это – моя?

Саэки-сан кивнула:

– Ты же был там. И я тоже – стояла рядом и смотрела на тебя. Давно, давно, на берегу. Дул ветер, по небу плыли белоснежные облака, было вечное лето.

Я закрыл глаза. Лето. Берег моря. Я лежу в шезлонге, ощущая кожей шершавую поверхность брезента. Вдыхаю полной грудью запах прибоя. Ослепительный свет, от которого не защищают даже закрытые веки. Шум волн. Он то отдаляется, то приближается, словно проходит через мембрану времени. Стоя в отдалении, кто-то меня рисует. Рядом сидит девушка в бледно-голубом платье с короткими рукавами и смотрит на меня. На ней соломенная шляпка с белой лентой; девушка зачерпывает ладонью песок. У нее прямые волосы, длинные сильные пальцы. Пальцы пианистки. Руки, облитые солнцем, блестят в его лучах, как фарфор. В уголках прямых губ мелькает улыбка. Я люблю девушку, она любит меня.