Сохранились письма Шереметева своему свату Головину. В одном он жалуется: «Он, Михайло (Щепотьев. - А. Б.), говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить (приказывать. - А. Б.), чтоб я во всем его слушал». Строчки из второго письма: «Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михайло Щепотьева от меня взять… непрестанно пьян. Боюсь, чево б надо мной не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег». Судя по сочувственному ответу Головина, репутация Щепотьева была всем известна - как самая незавидная.

Если так поступали с фельдмаршалом, одним из любимцев Петра, имевшим огромные заслуги перед государством Российским, легко представить, как куражились над менее высокопоставленными чинами облеченные высочайшим доверием гвардейцы. Даже на заседаниях Сената, считавшегося высшим правительственным учреждением, постоянно присутствовал гвардейский офицер, чтобы своей властью отправлять в крепость тех, кто на заседании станет вести себя «неподобающе и неблагопристойно».

Посланным в провинцию гвардейцам предписывалось «губернаторам непрестанно докучать», чтобы они неотложно исполняли царские требования, в противном случае гвардейцы должны были «как губернаторов, так и вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги, и на шею полонить цепь, и по то время не освобождать, пока они не изготовят ведомости (отчетность. - А. Б.)». В 1723 г. в Твери за волокиту со сбором налогов тверского воеводу вкупе с прочим высшим начальством долго держали в оковах по распоряжению гвардейского рядового солдата, нагрянувшего из Петербурга. Солдат Преображенского полка Пустошкин посадил на цепь московского вице-губернатора Воейкова, имевшего чин бригадира (средний меж полковником и генералом), а вдобавок чуть ли не всю губернаторскую канцелярию. Свидетель этого, президент юстиц-коллегии граф Матвеев, уточняет, что чиновники были нисколько не виноваты - вызвавшие царский гнев неряшливо составленные «ведомости» были делом рук не Воейкова, а прежней администрации, но гвардеец в такие тонкости не вникал…

В марте 1711 г. Петр сделал доносительство официальной государственной службой. Было создано особое ведомство из чиновников-доносчиков, названных фискалами, состоявшее из пятисот человек, а во главе их стоял обер-фискал, в чью задачу входило «выведывать случаи злоупотребления и доносить на виновных Сенату, невзирая на чины и звания». Доносительство стало профессией - даже большевики этого повторять не стали, держа своих многочисленных стукачей «за штатом»…

Объективности ради нужно упомянуть, что порой фискалы и в самом деле приносили пользу, вскрывая злоупотребления провинциальной администрации. Однако все их благие дела были каплей в море произвола. Сама организация этого ведомства создавала широчайшее поле для злоупотреблений - в случае правильности доноса половина штрафа шла в пользу фискала, в случае же, если донос оказывался ложным, предписывалось фискалу «в вину того не ставить».

Даже в официальных документах на высочайшее имя встречались предложения типа: «Фискалов всех следует повесить на одной рейке». Дошло до того, что митрополит Стефан Яворский выступил в Москве с обличительной проповедью против фискалов, справедливо заметив, что «они поставлены вне закона, тогда как прочие отданы им на милость. Какой же то закон, например, поставить надзирателя над судом и дать ему волю, кого хочет, обличить, поклеп сложить на ближнего…» Петр на это никак не отреагировал (а ведь мог бы митрополита и посадить, но не сделал этого, благородная душа…). Правда, чуть погодя царь издал указ об ответственности фискалов за ложные доносы, но в указе особо оговаривалось: если ложность доноса явилась следствием ошибки, фискал освобождается от ответственности, «ибо невозможно фискалу во всем ведать аккуратно». Однако и в случае доказанного злого умысла, побудившего к ложному доносу, фискал подвергался лишь… «легкому штрафу, чтобы впредь лучше осмотрясь доносил». Петр считал, что «лучше недоношением ошибиться, чем молчанием»…

Обер-фискал Алексей Нестеров прославился тем, что отдал под суд даже собственного сына. Однако через несколько лет появился указ, из которого русский люд узнал, что Нестеров «1. Будучи обер-фискалом, не только за другими противных дел (нарушений закона. - А. Б.) не смотрел, но и сам из взятков и по дружбе многое в делах упущение делал; 2. В провинциальные и городовые фискалы многих определял недостойных, и то за деньги, лошадьми, запасами и разными другими вещами с них брал; 3. От разных чинов людей за просьбу и предстательство к судьям и за произведение к делам брал многие посулы деньгами и другими вещами».

Нестерова колесовали. Его преемник Михайла Желябужский, уличенный в подделке духовных завещаний, был бит кнутом и сослан на каторгу. В общем, как говаривали древние римляне: «Кто охранит охранителей?» Или - «Quae mala sunt inchoata in principio vix bono perguntur exitu»[90].

Сохранился рассказ о том, как однажды Петр велел обер-прокурору Ягужинскому написать указ о ворах: если выраженная в деньгах стоимость украденного достаточна для покупки веревки, надлежит ее купить и вора на ней повесить. Ягужинский (сам мастак по части казнокрадства и взяток) ответил, что в случае принятия такого указа Петру грозит опасность остаться вовсе без подданных. Если это и анекдот, то основанный на суровой реальности петровской эпохи, когда Меншиков, к примеру, ухитрялся присваивать не просто имения, а целые города…

Много написано о чудовищном расцвете бюрократии при Петре. Что характерно, причиной этому были не русские нравы (хотя и до Петра волокиты в делах хватало), а опять-таки механически позаимствованные на Западе модные идейки.

Полузабытый ныне публицист Е. Гайдар в простодушии своем полагал: стоит только «ввести» рынок и отменить всякое государственное регулирование, как все наладится само собой, и потекут молочные реки в кисельных берегах. Петр, духовный отец всех российских интеллигентов, попросту увлекся диаметрально противоположными, новыми в ту пору теориями «регулярности государственного строя», созданными Гроцием, Пуфендорфом и Вольфом. Считалось, что стоит лишь ввести «хорошие» правительственные учреждения, как на земле наступит рай земной. Знаменитый философ Лейбниц в переписке с Петром выразил эти тезисы ясно: «Опыт достаточно показал, что государство можно привести в цветущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо как в часах одно колесо приводит в движение другое, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни будет показывать стране счастливые часы».

Петр был большим любителем всяческой механики… Идеи Лейбница дополнял Вольф, поучавший, что государство должно руководить абсолютно всем: «Правительство должно иметь право и обязанность принуждать каждого к работе, установлять заработную плату и цену товаров, заботиться об устройстве хороших улиц, прочных и красивых зданий, услаждать зрение обывателей радующими глаз картинами, а уши - музыкою, пением птиц и журчанием воды, содействовать общественному развлечению театральными представлениями и другими зрелищами, поощрять поэзию, стараться о школьном воспитании детей, наблюдать за тем, чтобы взрослые подданные прилежали добродетели и благочестию». Подданные же, по Вольфу, «должны с готовностью и охотно делать то, что власть НАХОДИТ НУЖНЫМ для общего благополучия».