принцам в столице присоединились Шарль д'Альбре и Клинье де Бребан, а также граф Арманьяк с большим отрядом гасконских солдат[448].

Одним из первых действий Дофина после приема Карла Орлеанского в отеле Сен-Поль было убедить его прекратить носить траур на публике. Возможно, Карл и снял траурную одежду, но он не пошел на компромисс и не простил своего врага. Не пошли на компромисс и его друзья и союзники. Королевский Совет был очищен от всех сторонников герцога Бургундского. На смену им пришел сплоченный арманьякский корпус, объединенный передрягами последних четырех лет. Почти каждый из них был союзником или сторонником Людовика Орлеанского на момент его смерти. На своем первом заседании 2 сентября новый Совет принял решение о полном отказе от политики, с которой был связан Иоанн Бесстрашный. Три дня спустя, 5 сентября, в Парламенте состоялось еще одно заседание, на котором король полностью отменил Кабошьенский ордонанс. Копия ордонанса была представлена перед собравшимися нотаблями и торжественно разорвана в клочья секретарем. Некоторые из советников короля, которые никогда не были сторонниками герцога Бургундского или кабошьенов, выразили сожаление по поводу этой огульной отмены самой смелой программы реформ, которую пытались осуществить во Франции на протяжении более чем полутора веков. Но их заставили замолчать торжествующие арманьякские принцы. Ордонанс был слишком сильным символом дискредитировавшего себя режима и ущемил слишком много корыстных интересов. Все королевские указы, ущемлявшие интересы принцев, были отменены. Принцы и их последователи были восстановлены во всех своих прежних почестях и достоинствах, а конфискованное имущество было им возвращено. Пьер Жантьен, бывший купеческий прево, был восстановил в должности. Жан де Анже вернулся на пост магистра королевских арбалетчиков, а Клинье де Бребан — на пост адмирала Франции. Шарль д'Альбре был вновь назначен коннетаблем и въехал в Париж в парадном виде, но с собственным мечом, который он нес перед собой вместо меча коннетабля, все еще находившейся у бургиньона графа Сен-Поля. Герцог Беррийский был восстановлен в правах лейтенанта Лангедока, обязанности которого он никогда толком не исполнял. Все продажные креатуры принцев вернулись к своим прежним должностям в Счетной палате, в управлении по сбору налогов и королевскими владениями. За пределами столицы двадцать четыре бальи и сенешаля были уволены в течение последующих месяцев и заменены сторонниками нового режима. "Не осталось ни одного королевского офицера, назначенного герцогом Бургундским", — жаловался современный парижский хронист. Несколько десятков видных парижан, связанных с герцогом Бургундским, были изгнаны из королевства, а еще около 300 человек изгнаны из города[449].

Наряду с целым рядом мер, направленных на устранение влияния Иоанна Бесстрашного в правительстве, произошло символическое отречение от самого человека. Его враги, которые подвергались преследованиям и судебным расправам по его приказу, были оправданы. Трупы Пьера де Эссара, Жака де Ла Ривьера и Колина де Пюизе (который в 1411 году предал мост Сен-Клу арманьякам) были сняты с публичной виселицы в Монфоконе и переданы их семьям. 4 сентября двор собрался во дворце Сите, чтобы выслушать горькую, триумфальную проповедь Жана Жерсона, вышедшего из своего убежища в соборе, в которой он обрушил на тиранию, которую они только что пережили, все анафемы церковного учения и своей собственной образованности. "Прощать врага, стремящегося уничтожить человека, — это не настоящая жалость, — сказал он, — а глупая и жестокая глупость". Университет, который на протяжении многих лет был ближайшим политическим союзником герцога Бургундского, не терял времени на заискивание перед новым режимом. Подстрекаемое Жерсоном, собрание факультетов в бернардинской церкви объявило трактат Жана Пети еретическим. Вскоре после этого трактат был осужден советом Парижской епархии и сожжен палачом перед Нотр-Дам. Отказ от наследия герцога распространился даже на следующее поколение. Помолвка дочери Иоанна Екатерины с наследником Людовика Анжуйского была отменена, хотя последние два года она жила в доме своего будущего свекра. Екатерина была бесцеремонно отправлена вместе со своим гардеробом к отцу во Фландрию — смертельное оскорбление, которого Иоанн так и не простил[450].

Однако с точки зрения Дофина, триумф арманьяков был слишком полным. Он и его небольшой круг советников были готовы быть марионетками арманьякских принцев не больше, чем герцога Бургундского или кабошьенов. Они предпочли бы компромиссный мир, при котором все королевские принцы могли бы присутствовать вместе в королевском Совете, как это было во времена Филиппа Смелого. Похоже, Дофин придерживался прагматичного мнения, которое разделяли герцог Беррийский и многие высшие государственные чиновники, что каким бы возмутительным ни было убийство Людовика Орлеанского, о нем придется забыть в интересах сохранения гражданского мира. Но они были оттеснены на второй план огромным потоком прибывающих арманьякских советников. Новые люди были не в силах терпеть попытки Дофина проявить умеренность и первым делом они сместили маршала Дофина Таннеги дю Шателя с важнейшего поста королевского прево Парижа всего через месяц после того, как Дофин назначил его, заменив его своим человеком, на которого можно было положиться, чтобы удерживать столицу в своих интересах[451].

Глава IX.

Генрих V, 1413–1414 гг.

Генрих V был коронован как король Англии 9 апреля 1413 года в разгар разразившейся снежной бури. Как и в случае с другими успешными полководцами, его личность была почти полностью затменена некритическим преклонением современников и ностальгией более позднего поколения, которое дожило до того времени, когда его достижения были сведены на нет. На момент восшествия на престол новому королю было двадцать шесть лет. Он был умным и беспринципным политиком в полном расцвете сил, наделенным железной решимостью, удивительной работоспособностью и большим опытом ведения войны и правления, чем многие из новоиспеченных монархов. Рассказ Шекспира о буйной молодости, от которой он резко отказался при восшествии на престол, в целом подтверждается современниками. По словам хрониста из Сент-Олбанс Томаса Уолсингема, он стал новым человеком, "преданным чести, приличию и достоинству". Есть отрывочные сведения о нем, которые позволяют предположить, что он оставался приятным собеседником, искусным музыкантом и композитором, иногда играл в азартные игры и покровительствовал поэтам. Но на самом деле мы очень мало знаем о личной жизни Генриха V, поскольку он намеренно скрывал ее от всех, кроме своих самых близких компаньонов, не часто появляясь на публике. Он упрекал даже знатных капитанов за то, что те смотрели ему в лицо в разговоре с ним. У него была властная манера поведения с теми, кто ему перечил, и определенная чопорная прямота. Через два года его правления Ричард Куртене, епископ Норвичский, сказал французскому дипломату, что Генрих V был человеком "прекрасных и благородных манер… и высоких личных стандартов", добавив,