– Столько хватит?

Лим стоял не шевелясь, словно его ступни прибили гвоздями к полу. Взгляд его был безумным. Он явно что-то курил по дороге ко мне.

– Лим?

– Да, хватит.

Лим неохотно забрал деньги.

– Сегодня сюда пришли твои друзья, я их немного напугала. Даже стыдно…

– «Абиссаль».

Теперь уже я окаменела.

– Что?..

– Твоя татуировка означает «Абиссаль». Если бы вы с Миди тогда не обошлись так жестоко со мной, я, может быть, сейчас поступил бы иначе.

Лим сделал несколько шагов назад, вскоре вовсе скрылся, и тут пятеро здоровенных мужиков переступили порог дома и уставились на меня.

Вашингтон сразу почуял неладное. Подбежал ко мне, оскалившись, злобно зарычал. Я схватила его за ошейник.

– Ну? И чего вы молчите? Вы же такие храбрые! Впятером пришли убивать беспомощную беременную девушку!

– Мы тебя не убьем, – сказал тот, что стоял впереди остальных. – Ты нужна ей живой.

– Ей?

Север. Мать вашу, как она до меня добралась?!!

Я не знала, что мне делать. В доме не было даже пластикового ножика, обороняться нечем. Выход забаррикадирован амбалами, прятаться негде. Я была в ловушке.

Вашингтон вырвался, яростно кинулся на главного, вцепился в руку, тот вскрикнул от боли. Затем раздался выстрел… А после – душераздирающий визг. Вашингтон упал, содрогаясь от боли. Я закричала, кинулась к нему. Пес взглянул на меня, перед тем как его душа покинула тело. Кто-то схватил меня за руку, я гневно его отпихнула, за что получила удар в лицо. Я упала на спину, сквозь пелену слез разглядела, что главный уже готовился пнуть меня в живот.

– Нет!!! Умоляю! Я пойду! Только не бейте…

Я поднялась, главарь взял меня за плечо, повел к выходу.

Ты не беспомощна, Глория. Ты не имеешь права сейчас сдаться. Прошу тебя, Глория, собери в кулак все силы, что у тебя есть. Ради того, чтобы вновь увидеть Стива, ради вашей малышки сделай это! Не сдавайся! Не бойся! Брайс научил тебя, как действовать в такой ситуации.

Я со всей мощи, наступила ему на ногу и после ударила строго в челюсть. Пользуясь жалкими секундами его дезориентации, я вырвалась и побежала в лес. Тяжело было бежать из-за живота, тот был словно камень, привязанный к моему слабому телу. Но я продолжала бежать, спотыкаясь, ничего перед собой не видя, слыша лишь только множество шагов позади себя. А затем выстрелы. Они стреляли в воздух, кричали, матерились. Я понимала, что вот-вот упаду. Выстрелы заставляли мое сердце подпрыгивать, я стукалась о деревья, ноги подкашивались, воздуха катастрофически не хватало. А те, кто преследовал меня, были все ближе и ближе, что окончательно лишало меня надежды на спасение.

Выстрел.

Я грохнулась на живот. Несколько секунд не могла сделать вдох. Пуля пробила спину, я застонала от жгучей боли. Но вдруг я почувствовала ее шевеление. Она обеспокоенно брыкалась внутри меня, напоминая о себе, заставляя меня вновь найти где-то силы. Я стала ползти вперед. Практически бесшумно. Помимо криков и шагов я расслышала шум воды. Значит, я находилась у склона. Проползя еще немного, я стала осторожно скатываться по земле, цепляясь за камни, веточки, буравя пальцами мягкую землю. Как же хотелось кричать, но я понимала, что они совсем близко, они знают, что я ранена и далеко уйти не смогу, поэтому специально притихли, стали вслушиваться в тишину, стоит только пискнуть, как меня найдут. У самого берега росло огромное дерево. Ввиду каких-то обстоятельств, оно значительно отклонилось от своей оси, часть корней рассталась с землей. Мы с Вашингтоном гуляли здесь, я знала это место. Я поползла к тому дереву, пробралась сквозь его оттопыренные корни в углубление, что осталось после них.

Люди Север уже вовсю прочесывали берег. Я слышала их шаги, нервные перешептывания. Один из них подошел к моему укрытию, я крепко зажмурилась, задержала дыхание. Кафельная комната, Темные улицы, сотни убитых людей, кровь и крики, боль и запредельный страх – все это воспитало во мне выдержку, ту неведомую силу, что проявлялась в самые безнадежные минуты моей жизни. Именно эта сила не дала мне закричать в тот момент, когда меня почти нашли. Вскоре посланник Север продолжил поиски, присоединившись к остальным. Все ушли так далеко, что их шагов уже не было слышно. Нужно было выбираться и бежать обратно к дороге, но я уже не могла пошевелиться. Я смотрела вверх. Все черным-черно. Я ждала, когда же станет легче. Я понимала, что это конец. Тот самый конец, который я так рьяно ждала, будучи глупой шестнадцатилетней девчонкой.

«Как же сильно хочется жить, когда конец неизбежен».

Я коснулась живота. Ты никогда не увидишь солнце, не прогуляешься босой по горячему асфальту, не испытаешь трепетное волнение при первом поцелуе… Ты умрешь здесь, со мной, совсем скоро. Наши сердца перестанут биться, мы погрузимся в вечный сон. И если там есть жизнь – загробная, в которую мне так хочется верить, – то мы обязательно с тобой встретимся.

А если нет, то я хочу, чтобы ты знала… Я люблю тебя, моя маленькая жизнь. Я люблю тебя.

– Прости… – прошептала я.

Она мне снилась каждую ночь. Я нырял в ее объятия, прижимал к себе, кружил, смеялся. Сны казались мне такими реалистичными, что когда я просыпался и не обнаруживал ее рядом с собой, то в панике вскакивал с постели, звал ее… А потом, когда мне все же удавалось переступить ту призрачную грань между сном и реальностью, я вновь возвращался в пустую постель и старался больше не засыпать. Невыносимо было чувствовать каждый раз эту пустоту.

Вот так я и существовал в тюрьме. Я не узнавал сам себя. Превратился в желе, блин.

До нее я не знал, что такое любовь. Честно, девушек было полно: интересных, красивых, смешных. Но никто из них не цеплял, утром я уже не помнил их имен. Не понимаю, что именно меня привлекло в Глории. Когда я ее впервые увидел, то подумал: «Хм, хорошенькая, но странная». Потом она меня начала бесить. Ну еще бы, смотрит, как на плебея. Я тут ей и улыбочку, и взгляд не отвожу, и уже не знаю, как показать себя во всей красе, а она – ноль эмоций. Ох, как же она раздражала меня! Но больше всего меня раздражало то, что я постоянно думал о ней, слышал ее голос, даже когда ее не было рядом, смотрел на других девушек, которые с ума сходили по мне, и представлял ее, а еще почему-то думал о ее микроскопической родинке у правого краешка верхней губы. Целую других девушек, смотрю на них и не понимаю, что с ними не так? Вроде интересные, вроде красивые и смешные. Но что-то не то. Слушать их не хочется, смотреть на них не хочется, трогать не хочется, и плевать, что у этой третий размер груди, а у той задница тверже, чем сталь. Глория меня не привлекает, успокаивал я себя. Не привлекает. Она обычная малолетка, таких полно. Ничего особенного. Хотя как «ничего особенного»? Она так прикольно хмурится, улыбка у нее запоминающаяся, взгляд вечно загадочный, никогда не знаешь, о чем она сейчас думает, и еще эта родинка над губой! Я понял, что попал. Мой мир сузился до одной безумной девчушки. Ничто вокруг уже не вызывает восторга, все блекнет. Она – потрясающее Солнце, а я – маленькая, убогая планеточка, что вращается вокруг нее. Без нее жизни нет.