* * *

Сосед против соседа. Соотечественник против соотечественника. Брат против брата. Босс против наемного работника. Муж против жены. Страсти накалились. Ситуация в ресторане напоминала гражданскую войну, и значит, пора надевать сапоги; потому что по мере того, как год на солнечных завесах поворачивался от старого к новому, в воздухе действительно потихоньку начинало попахивать порохом.

Только вместо форта Самтер это был довольно скромный зал для коктейлей, а вместо гарнизона – пестрая толпа американцев вперемежку с иностранцами, что сидели, впившись глазами в телеэкран. Вместо пушки, чей залп возвестил о начале военных действий, – свисток судьи. Все это произошло в выходной день – день, когда команда Национальной футбольной лиги из Нью-Йорка – кстати, какая именно, «Смерчи» или «Гиганты», не важно, – завоевала титул финалиста (впервые с 1986 года), а вместе с ним и право принимать участие в розыгрыше Суперкубка.

– Нью-Йорк будет играть! – закричал кто-то из местных. – Черт возьми, такое нельзя пропустить!

– Это точно. Пусть Саломея роняет свои покрывала как-нибудь в другой раз.

– Можно подумать, она изменит свое решение. Как сказала, так и будет. Так что придется вам, братцы, смотреть свой футбол в другом месте.

– Другом месте? – Тот, кто задал этот вопрос, явно не поверил собственным ушам.

– Пусть уж лучше эта девчонка выступает со своим грязным стриптизом где-нибудь в другом месте.

– Я намерен смотреть телевизор только здесь и больше нигде.

– Ага, значит, теперь это называется грязным стриптизом!

– У вас на уме только одно ее место, вы совсем на ней помешались.

– А вы помешались на своем футболе!

– При чем тут футбол! Это же Суперкубок!

– Вот и у нас на уме не одно ее место, а Танец Семи Покрывал.

– Да ладно вам! Хватит придуриваться. Ведь Суперкубок, это в чистом виде национальный дух. Он – квинтэссенция Америки, вот что он такое. Пропустить Суперкубок – это все равно что пропустить самый важный момент года. И как вы этого не поймете?

– Ха! Неужели мы здесь только затем, чтобы смотреть, как богатенькие гориллы играют в мальчишеские игры?

– А ты, как я понимаю, здесь затем, чтобы пялиться на несовершеннолетнюю сопливку, что знай стучит в свой бубен.

– Ну ты пень!

– А ты, гляжу, делаешь успехи в английском, губошлеп.

– Мне почему-то казалось, – вмешался доктор Фарук, – что мы здесь в демократической стране.

– Да уж, хороша демократия, черт ее побери.

И тут Спайк и Абу сочли нужным вмешаться.

– О'кей, – произнес Спайк. – Мы проведем нечто вроде голосования.

– Только не сегодня, – высказал свое мнение Абу. – Нам необходимо время, чтобы все как следует взвесить чтобы каждая из сторон представила свои доводы. Подумайте хорошенько, обсудите между собой, и через две недели мы проголосуем. Мы с мистером Коэном займем нейтральную позицию. Вы же отдадите свои голоса, и будет видно, на чьей стороне перевес.

Все согласились, что это справедливо. Все, кроме одного, если уж быть до конца точным.

– Ваш план не сработает. Можно голосовать по такому вопросу, как выделять школам деньги или не выделять; можно голосовать за Джеки Джексона, а можно за какого-нибудь тупоголового республиканца. Но никто, в ком есть хотя бы капля азарта, не сможет выбрать между Суперкубком и Танцем Семи Покрывал.

И, как всегда, детектив Шафто оказался прав.

Как и водится в современных предвыборных кампаниях, о честной игре с самого начала не было и речи. Спайк с Абу были вынуждены потратить непозволительно огромное время на то, чтобы голосование прошло честно. По своей эффективности их усилия оказались сравнимы с уходом за четвероногими питомцами в приютах «Матушки Хаббард». Сторонники каждого решения приводили с собой родственников, друзей и даже случайных знакомых и пытались выдать их за лиц, наделенных неоспоримым правом голоса, – иными слоями, выдать их за постоянных посетителей «И+И». Разобраться, кто есть кто, было нелегко, потому что для Спайка все арабы были на одно лицо, как, впрочем, для Абу – евреи. Надо сказать, что национальная и расовая принадлежность не играли никакой роли в том, какую сторону занимал тот или иной человек. В целом североамериканцы с пеной у рта отстаивали футбол, но были и такие, что не менее горячо защищали танец. И наоборот. Женщины-гетеросексуалки и мужчины-гомосексуалисты горой стояли на стороне Саломеи. Лесбиянки поддерживали Суперкубок.

Одержимое ликованием по поводу победы Нью-Йорка в предварительных играх большинство начало склоняться на сторону Суперкубка. Но затем наступил вечер пятницы, когда Саломея – как обычно, застенчивая и Насупленная – танцевала, словно оседлав извивающегося питона, танцевала, словно полицейский свисток во время ночной облавы в борделе, танцевала, словно часы с автоподзаводом на запястье у святого Витта. И маятник качнулся.

– Я, хоть убей, не могу взять в толк, как можно отказаться от Суперкубка, – озадаченно произнес кто-то из джентльменов. – Это так… неестественно.

– Подумай вот о чем, друг мой. Когда ты в последний раз смотрел Суперкубок, каким он тогда тебе показался? Признайся, что сущей тягомотиной.

– Ну…

– Нет, будь уж до конца честным. Девяносто процентов игры была скука смертная.

– Есть немало важных вещей, о которых тоже можно сказать, что они скука смертная. Например, церковь. Но это еще не оправдание, чтобы в нее не ходить. Или ООН…

– Саломея тебе не церковь и не ООН.

– Что верно, то верно.

– Это точно.

– И Танец Семи Покрывал – это вам не ежедневная скукотища.

– Ну разумеется.

– Никто не спорит.

– Пусть кто попробует.

– Да, но…

Близился день голосования. Спайк с Абу тщательно просчитали его исход. Скрупулезно изучив ситуацию проведя конфиденциальный опрос и произведя научный расчет, они пришли к выводу, что двадцать процентов тех, кто имеет законное право голоса, выберут игру, тридцать процентов проголосуют за танец, а оставшиеся сорок пять так и не смогут сделать свой выбор, поскольку их раздирали противоречия. Так что многие из них вообще предпочтут не голосовать.

– Как бы то ни было, мы расчленим нашего цыпленка, – сказал Абу. – Ох не завидую я этой несчастной птичке.

– Охо-хо! – воскликнул Спайк. – Как это мне напоминает Палестину!

Эллен Черри наблюдала все эти махинации и подтасовки, все эти страсти-мордасти вокруг танца и Суперкубка с отрешенным недоумением. Что касается ее лично, она бы предпочла Танец, но только из любопытства. Любопытство же мучило ее потому, что ей стало известно – именно ее настенная роспись повлияла на решение Саломеи исполнить танец. Спорт и физические упражнения Эллен Черри никогда особенно не привлекали. Зато если что она и уважала в Бумере Петуэе, так это то, что он, забросив спорт, втихаря брал уроки танго.