Александр Васильевич остановился у раскрытого окна. Облокотился.

Казак Ванюшка не зевал, наслаждался жизнью. Что-то лопотал на крыльце, смеялся с хозяйской дочерью. Плел все, что знал, – французское и немецкое: «балезарм» и «зер гут».

«И ведь ни словечка не понимают оба, а понимают друг друга…»

В это время в тишине ночи раздался стук колес.

По деревне, тарахтя, ехали десятки фур.

– Дяденька, ето какой?

– Мушкатерский.

– А гренадеры де?

– Подале!

«Патронные фуры, – догадался Александр Васильевич. – А если Край или кто-либо начнет лезть в дело, то, чтоб не пускаться в объяснения, не отвечать никому! Временно уклониться от ответа. То же и Краю!»

«А как?» – спросил сам у себя.

И только подумал, тотчас же нашел прекрасный ответ.

Александр Васильевич улыбнулся удачной выдумке. Он подошел к распятию и стал молиться на ночь.

Адъютант Тарро осторожно тронул плечо главнокомандующего:

– Вставайте, генерал! Сувара наступает!

Жубер открыл глаза. В комнате уже было светло. Снизу доносилась отчаянная ружейная трескотня. Удесятеренная, она гулко отдавалась в горах.

Значит, Суваров все-таки не ушел. Жребий брошен!

Он торопливо оделся, прицепил шпагу и крикнул в дверь:

– Коня!

Через минуту Жубер уже скакал к левому флангу, где на Периньона наседал корпус Края.

Войска были расположены у деревни Пастурана. Периньон, поздно вернувшийся с совещания, застал их уже спящими. Переход утомил войска. Они поели и улеглись тут, на кукурузных полях, в садах и виноградниках, даже на пастуранском кладбище. Чтобы зря не трогать людей, Периньон выдвинул на позицию всего лишь одну бригаду.

Войска только подымались и строились, когда Жубер проскакал через деревню Пастурана. Он мчался в цепь застрельщиков.

Когда вчера утром Жубер увидал в зрительную трубу русского фельдмаршала, спокойно стоявшего на поле между своими и французскими линиями, он залюбовался стариком.

«Молодец!» – похвалил Жубер, как хвалили Суварова все – Моро, Сен-Сир.

Цепи французских стрелков, разумеется, тоже видали Суварова. Так пусть теперь увидят, что и их новый главнокомандующий не боится пуль!

– Вперед, молодцы, вперед! – кричал он стрелкам, которые, не обращая внимания на него, делали свое дело.

Австрийские пули роем носилось вокруг. Белые австрийские мундиры мелькали за деревьями, по ту сторону оврага, вот тут, совсем недалеко.

Жубер только поворотил коня, чтобы проскакать вдоль цепи, как пуля тирольского стрелка ударила его в грудь.

Смерть главнокомандующего скрыли от войск. Адъютант Тарро привез его тело к домику на горе в какой-то тележке, взятой в Пастуране. Жубер лежал прикрытый гренадерским плащом.

Тележка проезжала мимо сарая, где сидели хозяева дома. Выстрелы разбудили их.

По удрученному виду адъютанта, ехавшего сзади за, тележкой, и суете, поднявшейся в доме, итальянцы догадались, что случилось.

– Chi va presto, more lesto![115] – с чувством сказал толстый хозяин, указывая жене на торчавшие из-под гренадерского плаща мягкие сафьяновые сапожки.

Жена, сжав на груди руки, провожала печальную процессию широко открытыми, испуганными глазами.

Багратион в точности следовал приказу Суворова выманивать французов в долину. Французы наседали, а Багратионовы егеря медленно оттягивались назад.

Но эта игра в кошки-мышки была не по душе ни горячему, напористому князю Петру, ни его егерям. Люди привыкли идти вперед, а тут надо пятиться.

Егеря отходили, ворча:

– Наших то и дело щелкают, а мы только ретируемся!

– Ровно австрияки…

– Шо вон нас жме, як мороз бабу?

– Ударить бы в штыки – самое разлюбезное. Ваше благородие, прикажите!…

Багратиону и самому надоело. Он послал к Дивному, как называли Суворова солдаты, одного за другим трех адъютантов. Просил разрешения начать атаку. Но ни один из гонцов не вернулся назад.

Багратион нервничал. Солнце жгло – близился полдень. Сегодня здесь, в этой долине у гор, было душно, как в пекле, душнее, чем при Треббии, а укрыться негде. Багратион вытирал платком свои густые черные волосы. Нетерпеливо поглядывал назад: не мчится ли хоть один из его адьютантов?

– Какого черта они там делают? Поеду сам!

И он поскакал к Поццоло-Формигаро, где должен был находиться Суворов.

На дороге Багратион встретил своего адъютанта корнета Дирина, которого послал первым.

– Почему никто не едет? Где вы все запропастились? – издалека грозно крикнул Багратион.

– Ваше сиятельство, генерал-фельдмаршал спит. Завернулся в плащ и лежит. Вон там, на поле, где генералы…

Что бы это значило? Уж не случилось ли с ним чего, сохрани Господи? Жив ли?

Багратион ударил коня шпорами и помчался во весь дух.

Не доезжая до деревни Поццоло-Формигаро, он увидал колонну мушкатеров Милорадовича. Справа от них, на совершенно вытоптанном кукурузном поле, виднелась группа генералов. Тут были все, русские и австрийцы: Цах, Карачай, Дерфельден, Милорадович, Тыртов, Ферстер, Горчаков. Адъютанты кучились в сторонке. Среди них Багратион увидал и своих.

Осадив коня на всем скаку, Багратион спрыгнул с седла и бросился к генералам. Генералы разговаривали вполголоса.

В их кругу, на земле, кто-то лежал, завернувшись в знакомый Багратиону старинный синий плащ Александра Васильевича.

– Что случилось, князь? – громко спросил Дерфельден.

– Французы наседают на правый фланг. Пора ударить нам. А что с его сиятельством? – тревожно спросил он.

В это время Суворов отбросил плащ и вскочил на ноги.

– Помилуй Бог, заснул. Крепко заснул! – надевая каску, сказал он. – Князь Петр прав: пора!

Тотчас же к главнокомандующему со всех сторон потянулись Цах, Дерфельден, ординарцы Края, которых набралось с полдюжины: французы теснили австрийцев, Край слал за помощью.

Суворов повернулся к Багратиону:

– Как у тебя, князь?

– Люди рвутся в бой. Надоело заманивать, ваше сиятельство!

– Хорошо!

Поворотился к Дерфельдену.

– Полки готовы, ваше сиятельство! – доложил Дерфельден, не дожидаясь вопроса.