Харт должен успеть на какое-то совещание. Легендарный «Дом Волка» сгорел в 1913 году, накануне переселения туда хозяев. Причины пожара остались невыясненными.

Почти все бумаги Лондона, говорит мистер Шепард, проданы Хантингтонской библиотеке, туда же вскоре должны переехать и книги. Эта библиотека расположена в нескольких сотнях миль на юг оз Беркли, в Пасадене, городке, закрытом для советских граждан.

Пришлось вновь просить госдепартамент о разрешении просмотреть эти бесценные для меня документы. В ожидании ответа я продолжал работать в библиотеке университета, читал диссертации, выписанные мною из различных университетов США, работы по истории американской литературы, стараясь не упустить ничего важного, выступал с сообщениями о популярности Лондона в СССР. Узнав, что идет фильм «Вулф Ларсен», недавно снятый по мотивам «Морского волка», я пошел в кинотеатр. Но — увы! — картине явно недоставало глубины.

Видимо, решив «улучшить» Лондона, постановщики внесли в фильм элементы современного американского боевика и «дописали» роман по-своему. Ларсен, например, слепнет во время попытки овладеть героиней. Взбунтовавшиеся матросы приковывают его к потолку каюты, но слепой Ларсен не сдается, он ногами убивает покушающегося на его жизнь кока, вырывает цепи, потом, схватив пистолет, карабкается на палубу и гибнет в завязавшейся перестрелке.

«МОРСКОЙ ВОЛК» В ЦИНКОВОМ ЯЩИКЕ

Но вот разрешение от госдепартамента получено. Поезд мчится вдоль тихоокеанского побережья. Океан справа. Он спокоен, гнх. Слева медленно тянутся горы. Они то изломаны и беспорядочны, то величественны и торжественны, пересечены глубокими тенями. Вот они медленно отступают, открывая долины с одинокими фермами, куски плодородной земли. Здесь идет битва за то, чтобы вырвать у природы ее богатства. Напоенная влагой земля способна приносить человеку щедрые урожаи субтропических плодов — цитрусовых, авокадо, внешне похожих на мелкие дыни, олив.

Неподалеку, за грядой этих гор, с севера на юг раскинулась обширная безлесная долина Сан-Хоакин. О ней писали Джек Лондон и его современник, американский писатель Фрэнк Норрис. Писали с горечью, как о месте, символизирующем трудную жизнь фермера, писали с огромным уважением к тем, кто гнет спину 9 тяжелом труде и отдает жизнь в неравной борьбе с монополиями. Я проехал по долине Сан-Хоакин на обратном пути. Поезд шел без остановок. За окном была облитая солнцем равнина, пшеничные поля, редкие городки и одинокие фермы — один-два дома с постройками для скота и птицы, группки деревьев.

А сейчас…

Поезд несется мимо ферм, городков и местечек, мимо полустанков, домов, домишек и убогих лачуг, мимо «одноэтажной» Америки; не той Америки, которая поражает туриста, а той, в которой живут ее труженики, те, кто пашет землю и сеет хлеб, кто создает ее умные машины и великолепные мосты.

Поезд несет меня к «самому большому в мире городу» Лос-Анджелесу. Американцы любят превосходную степень — «самое большое», «самое лучшее», «единственное», «уникальное». Рекламируется «лучшее» пиво, «лучший» крем для бритья и порошок для мытья посуды. Гигантская реклама возвещает о продаже «страшно свежего мяса». Путешествуя, вы узнаете, что лучшим в мире пивом является шлиц, а через десять миль улыбающаяся с огромного транспаранта девица сообщает вам о лучшем в мире пиве эмбасадор; миль через пять афиша кричит: это счастье, что вы живете в Америке, вы можете пить пиво лаки лагер!

Применяя превосходную степень к Лос-Анджелесу, американцы хитрят: они включают в него все пригороды и городки, носящие свои собственные имена и отстаивающие свой суверенитет.

Одним из таких городков является и Пасадена, в которой находится Хантингтонская библиотека.

Огромными белыми свечами цветут магнолии, пламенеют в тени гигантских пальм пахучие розы, бледно-зеленые, с аршинными листьями, густо усыпанными иглами, недвижно стоят под жгучими лучами калифорнийского солнца диковинные кактусы. Я в парке Хантингтонской библиотеки.

Здание библиотеки, построенное в античном стиле, стоит на зеленом травяном ковре, окаймленном раскидистыми соснами и частым кустарником. Трава и кустарник давно бы сгорели, палимые беспощадным зноем, если бы их не поливали. Три раза в день, как змеи, шипят здесь вертушки, распыляя вокруг спасительную влагу.

По иронии судьбы манускрипты писателя-социалиста попали в библиотеку, основанную железнодорожным магнатом Генри Хантингтоном.

Филантропия в США — явление нередкое. Заработавшие миллионы на эксплуатации чужого труда капиталисты не прочь для увековечивания своего имени бросить сотню-другую тысяч долларов на создание музея, библиотеки или театра. Вкладываемые в такие предприятия деньги дают возможность спасти прибыли от налогов. Газетный магнат Херст, например, дал средства на постройку греческого театра в Беркли, нефтяной король Рокфеллер — на дом для студентов Калифорнийского университета. Генри Хантингтон, который нажил миллионы на крови и поте кули, вывезенных в конце прошлого века из Китая для постройки железных дорог, оставил часть своего имения и определенную сумму доходов на картинную галерею и библиотеку, собирающую уникальные документы английской и американской литературы.

Я погружаюсь в бумаги Джека Лондона. Читаю его деловую корреспонденцию, письма к друзьям, просматриваю рукописи романов, рассказов, наброски, записные книжки, вчитываюсь в пометки.

Вот письма к Мэйбл Эплгарт. Пылкие, сохраняющие горечь неудовлетворенности собой, они написаны еще до того, как Лондон стал писателем.

Вот другие письма: в них и нежность, и обида, и попытки оправдаться, это письма к дочери Джоан, написанные десять лет спустя после разрыва с семьей: «Ты не приходишь к отцу, не любишь его…» Далее идут длинные, полные восхищения и страсти письма к Чармейн.

Я бережно перекладываю листочки пожелтевшей бумаги, и передо мной встают новые и новые эпизоды из жизни писателя.

Запрос от социалиста Новой Зеландии с просьбой разрешить издание романа «Железная пята» и разрешение Лондона на его перепечатку.

Вот записные книжки Джека Лондона, в которых он тщательнейшим образом фиксировал рассылку своих произведений к издателям. Возвращенную рукопись он дорабатывал согласно рекомендациям или, вложив в чистый конверт и надписав новый адрес, посылал в другой журнал. Как показывает анализ записных книжек, за пять с небольшим первых лет писательской деятельности его произведения были отвергнуты американскими издательствами 644 раза. Не говоря уже о рассказах из жизни низов, то есть о произведениях, которым особенно сильно досталось, к Лондону по нескольку раз возвращались с отказом такие его шедевры, как «Северная Одиссея», «Любовь к жизни». Рассказ «Сказание о Кише» был отвергнут 24 раза. «Любовь к жизни» блуждал по американским журналам почти два года.

Какую же колоссальную веру в себя и какое невероятное упорство должен был иметь этот человек!

В библиотеке груды документов: более семидесяти коробок. Часть из них не разобрана. Мне привозят их в тележке по две, по три коробки, но я все равно не успеваю пересмотреть все.

Вот письма читателям, друзьям, поэту Джорджу Стерлингу,