– Разумеется.

– И у меня есть. А у девочек нет. И у мамы тоже. Боясь сказать что-нибудь лишнее, Люк прижал язык к внутренней стороне щеки.

– Надо думать, в этом ты прав.

– Мне нравится, что он у меня есть, потому что не надо садиться, чтобы пописать.

– В этом есть свои преимущества.

– Мне пора идти, – встав на ноги, Нат стал слегка пританцовывать. – А ты не попросишь у Леклерка печенья?

От пениса до печенья, подумал Люк. Детство – удивительное время.

– Иди, иди. Я тебя догоню.

Повернувшись, Нат увидел мать, но его мочевой пузырь уже был напряжен до предела.

– Привет. Я хочу писать.

– Привет. Заходи, гостем будешь.

Нат ускакал, прижимая руку к промежности.

– Интересная беседа, – выдавила из себя Роксана, услышав, как хлопнула дверь туалета.

– Мужской разговор, – Люк распрямился сидя и ухмыльнулся. – Он такой… – он оборвал фразу, – увидев, как Роксана прижала ладонь ко рту. Что случилось? – забеспокоившись, он встал. Подходя к ней, он наступил на игрушечный грузовик.

– Ничего, – на сей раз она не могла сдержаться. Да и не хотела. – Ничего, – повернувшись, она побежала вверх по лестнице.

Она могла бы запереться у себя в комнате, но прежде, чем она успела в нее войти, Лок был уже рядом. Разозлившись на себя, она повернулась и распахнула дверь на террасу.

– Что с тобой происходит? – спросил он.

– Ничего со мной не происходит, – боль была такой сильной, такой всепоглощающей, что преодолеть ее можно было только с помощью резких слов.

– Уходи! Я устала. Хочу побыть одна.

– Это что, Рокс, один из твоих припадков? – Он сам был на грани срыва, когда повернул ее к себе. Со стороны квартала доносилась музыка, быстрый ритмичный джаз. Казалось, она звучит кстати.

– Ты недовольна, что увидела меня с Натом? О, Боже! О, Боже! Она проигрывает. Чем ближе она была к грани срыва, тем спокойнее становился Люк.

– Я буду видеться с ним, Роксана. Я стану частью его жизни. Я должен это сделать и, Бог тому свидетель, имею на это право.

– Не надо говорить мне о правах, – отпарировала она, потеряв на мгновение голос.

– Он ведь и мой сын тоже. Как бы тебе ни хотелось об этом забыть, факт остается фактом. Я все пытаюсь понять, почему ты не скажешь ему, что я его отец. Я пытаюсь с этим смириться, но я не собираюсь расставаться с ним оттого, что ты хочешь сохранить его только для себя.

– Да нет же! Нет! – она застучала кулаком по его груди. – Ты не представляешь, что я испытываю, когда вижу вас вместе, когда вижу, как ты на него смотришь. На глазах выступили слезы, но рыдания ей все-таки удалось сдержать.

– Мне жаль, что тебе от этого так больно – жестким голосом произнес Люк. – Может быть, я не вправе винить тебя за то, что ты хочешь наказать меня лишением отцовства.

– Я не хочу тебя наказывать, – неистово желая все высказать, она сжала губы. – Может, вообще-то и хочу, не знаю, и это труднее всего. Я считала, что знаю, что надо делать, что правильно, что лучше всего, а потом увидела тебя с ним и поняла, что потеряно столько времени. Да, мне больно видеть тебя вместе с ним, но не в том смысле, в каком ты имеешь в виду. Больно так же, как когда я смотрю на рассвет или слушаю музыку. Он держит голову так же, как ты, – она раздраженно отгоняла прочь слезы. – Он всегда ее так держал и это разбивало мое сердце. У него твоя улыбка, твои глаза, твои руки. Они намного меньше, но они твои. Я обычно смотрела на них, когда он спал, считала его пальцы и смотрела на его руки. И тосковала по тебе.

– Рокс, – он думал, он надеялся, что после того вечера, когда он все рассказал ей, худшее осталось позади. – Мне жаль, – он потянулся к ней, но она отвернулась.

– Я никогда не плакала по тебе. Ни разу за пять лет я не позволила себе пролить слезу из-за тебя. Это была гордость, – прижав ко рту тыльную сторону ладони, она закачалась. – Она помогла мне выстоять в худшие времена. Я не плакала и когда ты вернулся. А когда ты рассказал мне о том, что с тобой произошло, мне стало больно за тебя. и я попыталась понять твои чувства. Но, черт возьми, черт возьми, ты был неправ! Она повернулась, схватилась рукой за живот, чтобы сдержать напряжение. – Тебе надо было тогда прийти домой, прийти ко мне и все рассказать. Я пошла бы с тобой. Я пошла бы с тобой хоть на край света.

– Знаю, – он не мог прикоснуться к ней, хотелось ему того или нет. Внезапно она показалась ему такой хрупкой, что он побоялся разбить ее на мелкие кусочки своим прикосновением. Он мог лишь сидеть и ждать, когда буря уляжется в душах их обоих. – Еще тогда я это знал, и чуть было не вернулся. Я мог бы взять тебя с собой, забрать от семьи, от отца. И не важно, что он был болен, что я был ему обязан, обязан всем вам за все хорошее, что у меня есть. Я мог пойти на риск и смириться с тем, что Уайатт в любой момент мог напустить на меня полицию и за мной охотились бы, как за убийцей. Но я не пошел. Не мог.

– Мне не хватало тебя, – слезы ослепили ее, и она закрыла лицо руками, чтобы дать им изливаться сколько угодно. – Мне не хватало тебя.

Больно, ох, как больно было давать волю слезам. Ничуть не легче, чем сдерживать их. Плач разъедал тело, иссушал горло, разрывал сердце. Она без остатка отдалась горю, забившись в его объятиях, и, ничего не стыдясь, громко зарыдала. Он поднял ее, донес до кровати и стал покачивать.

Он мог лишь держать ее, пока изливалась наружу эта пятилетняя скорбь, и не находил слов утешения. Он знал ее почти двадцать лет, но мог пересчитать по пальцам случаи, когда она плакала.

Но так она еще никогда не плакала, подумал он, покачивая ее. Никогда.

Она не могла остановиться и уже испугалась, что не сможет остановиться вообще. Она не услышала, как открылась дверь, не ощутила, как Люк повернул голову, покачал ею, что-то молчаливо отрицая в тот момент, когда в комнату заглянула Лили.

Изнуряющие рыдания постепенно сменялись сухими всхлипываниями, а сильный колотун – легкой дрожью. Руки, сжатые в кулаки за его спиной, ослабли.

– Я хочу побыть одна, – ее шепот прорвался сквозь сухое как пыль горло.

– Нет! Больше этого не будет! Никогда, Роксана. Она была слишком слаба, чтобы протестовать. После одного дрожащего вздоха она опустила голову.

– Ненавижу реветь.

– Знаю, что ненавидишь, – он поцеловал ее в горячий, ноющий висок. – Помнишь, после того, как ты выяснила, что Сэм использовал тебя, ты плакала, и я не знал, как тебя успокоить.

– Ты обнял меня, – всхлипнула она, – а потом ты расквасил ему нос.

– Точно. Теперь я сделаю кое-что почище, – его взгляд стал острым, как лезвие бритвы. – Обещаю.

Она не могла сейчас об этом думать. Она чувствовала себя опустошенной и, как ни странно, свободной.