— Цао, когда гость, о котором я говорил, прибудет, мы устроим тя-но-ю. Я выбрал тебя, чтобы ты приготовил чай и был с нами. Я желаю, чтобы чай, как и ты, был таким, каким ему следует быть.

Поклон роси означал конец разговора. Повеление не требовало послесловия. Впрочем, это следовало расценивать как честь.

Когда я уступил настойчивости Рёкаи и рассказал о поручении учителя, он засиял от радости.

— Знаешь, Цао, за все время, что я здесь, я ни разу еще не был удостоен такого приглашения. Теперь ты получишь подтверждение того, что находишься здесь не напрасно.

— Ты спешишь, Рёкаи. Подождем, пока все не закончится, а там будет видно, прав ли ты.

* * *

Назначенного посещения не пришлось долго ждать. Уже через несколько дней посланец, оставивший свиту за монастырскими стенами, был введен в комнату для приемов. Перед ней он сложил принесенные с собой дары: несколько мотков шелка, неразрезанные листы бумаги, тушь, дюжину пар деревянных сандалий и большую доску с подставкой для писания.

Гость, по обычаю, был оставлен в одиночестве ожидать прихода роси.

Я поставил в соседней комнате воду на горящие угли, повторяя про себя краткое наставление основателя чайной церемонии Сэн но Рикю. В нем не давалось неясных указаний, не говорилось о неизвестных свойствах и возвышенных силах. Воду надо было как следует вскипятить, а затем залить ею измельченные чайные листья и постараться с помощью вкуса создать зимой ощущение тепла, а летом — прохлады. Приготовив миски и чайник, я ударил деревянным молотком, чтобы оповестить о начале церемонии и своем входе.

Лицом ко мне на татами сидел учитель, величественно спокойный, даже не моргнувший при моем появлении. Напротив него я увидел толстую спину в роскошном пестром кимоно. Вдоль позвоночника спускалась длинная косичка, перевитая светлой лентой. Я встал на колени между ними и поклоном призвал их к тишине и благодарности чаю. Они ответили таким же поклоном, и я приблизился к своему роси, чтобы налить ему чая. Наши глаза встретились. Наливая чай гостю, я посмотрел на его лицо. Он не глядел на меня, и я мог не скрывать изумления при виде толстых щек, явно выраженного двойного подбородка и круглых глаз. Моя рука не задрожала. Я вернулся на свое место и в молчании выпил чай. На учителя я посмотрел вновь лишь тогда, когда с поклоном покидал комнату. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.

Когда на следующий день по приглашению роси я вновь сел напротив него, он сказал:

— Посланца сёгуна зовут Мено. Теперь мы будем поддерживать с ним связь. Он назначен посредником между монастырем и властителем. Мне кажется, что новый сёгун будет властвовать несколько дольше своего предшественника, поскольку, как я понял со слов Мено, у него весьма посредственные способности, а это значит, что он осторожен. Он не решится осуществлять какие-нибудь значительные и быстрые перемены, что, вероятно, удержит его на вершине. Выдающиеся люди никогда не бывают настоящими правителями. Для сёгуна нужны другие свойства. Что касается тебя, Цао, то в один момент ты держался хорошо. Для тебя этот миг был неожиданностью, для меня — нет. Однако не беспокойся.

Я все же угодил ему. Теперь я мог законно принять уважение и приветствие Рёкаи.

Чиё прошмыгнула в комнату Сунга и на подставку для чтения положила свернутую рукопись. И ждала.

Пройдя в свою комнату, Сунг не вышел к ужину. Когда он появился, весь озаренный, еще с легкими следами изумления на лице, Чиё уже знала, что он спросит:

— Кто принес рукопись?

— Но откуда она у тебя? Ты знаешь, что это?

— Думаю, да. Это мой подарок. А откуда? Это неважно. Я ее купила.

Сунг глядел на нее с подозрением. «Купила?»

Она не хотела говорить, откуда рукопись. Сунг решил не настаивать. Он уже достаточно хорошо узнал Чиё, чтобы понять — она не скажет ничего, если сама того не захочет.

Он тоже удивил ее. Подошел к ней и надолго прижался губами к ее лбу. Чиё покраснела. Потом Сунг вернулся в свою комнату и принялся перечитывать рукопись.

Меня зовут Обуто Нисан, я хранитель бамбуковых рощ. Я попытаюсь научить вас кое-чему, что знаю об этой высокой траве. В этой части я расскажу о японских видах бамбука. Они, как и люди, отличаются от тех, что растут в Китайской империи или в Индии.

К концу своей долгой жизни, когда я и пишу все это, я узнал шесть сотен и шестьдесят видов бамбука, которые распределил в тринадцать основных родов. Наибольшее их число мне удалось вырастить в роще на острове Кюсю, мягкий климат которого благоприятен для бамбука. Столица бамбука, как и людей — Киото. Наш человек живет возле бамбука с рождения до смерти, но не замечает, насколько от него зависит. Думаю, что у нас бамбук больше используется в повседневной жизни, чем в Китае. Даже в деревянных домах имеются потолки, украшения, желоба, водостоки и токонома из бамбука. Мы плетем из него короба, делаем свирели, луки, стрелы, скамьи, сидения, лежаки, куклы для радости и пугала для устрашения, приборы для чайной церемонии и еще много всего.

У меня даже была жена из бамбука. В одиночестве, к которому я был склонен многие годы, я noслушался одного посетителя из Китая и, следуя его наставлениям, сплел округлую корзину длиной около полутора метров; жаркими ночами я обнимал ее и забрасывал на нее одну ногу. Ветерок, гулявший внутри нее, охлаждал меня и давал мне возможность спокойно спать.

Если б я вам сказал, что у меня была и дочь из бамбука, вы бы мне не поверили. Однако она действительно пришла из бамбука и в него ушла. Но это другая история.

Сейчас, когда я это пишу, на дворе вечер, а мою хижину освещают бамбуковые свечи. Я делаю их из воска, который добываю между колен годовалых побегов. Этим мое жилище похоже на дома могущественных вельмож.

Я нашел самый обычный и распространенный бамбук ма-даке в окрестностях синтоистского храма Ивасимицу Хатиман, на холме, недалеко от Киото. Когда я понял, сколько вещей можно из него сделать, то начал серьезно заниматься этим растением. Тогда я и нанялся хранителем рощ, потому что в таком месте мог полностью посвятить себя бамбуку, да еще и получать за это деньги.

С тех пор как я здесь, только один бамбук не открыл мне все свои тайны — кико-чико, черепаховый бамбук. Название я дал ему за сочленения неправильной формы, которые переплетаются поперек ствола, образуя выпуклости наподобие куполов, похожие на черепаший панцирь. Удивительно то, что в один прекрасный момент эта неправильность исчезает и ствол приобретает нормальную форму. Причину такого превращения я так и не сумел открыть. Когда об особенности этого бамбука стало известно, жадные люди, разумеется, стали уделять ему внимание. Всюду начали выращивать целые плантации, но их ждало разочарование: все, кто сажал его, чтобы извлечь из этого выгоду, не смогли получить «черепаху» — он рос, как обычный бамбук, и не показывал своей красоты. Я не торговал подобными вещами в господском саду. Любопытным я позволял смотреть. Для них он, однако, был сам по себе драгоценностью.