– Смотри, японская школа, – сказал Алан. За стойкой бородатый бармен вытачивал идеальную сферу из куска льда, поворачивая и поворачивая его в черной салфетке. Из-под ножа крупными хлопьями летел снег. В этом зрелище было что-то успокаивающее.

– Как это все-таки несправедливо, – Алан сдул лепесток к дальнему краю бокала.

– Что несправедливо?

– Что мы можем себе позволить такие места два раза в год, а вон тот банкир и его тупая баба, прочитавшая про это место на “Йелпе”, свободны пить здесь хоть каждый вечер.

– А. – Эдди не стал оглядываться. Этот мотив был ему хорошо знаком, как, впрочем, и большинство ламентаций Алана. – Не бойся, они расплачиваются за эту свободу другими способами.

– Тоже верно, – сказал Алан без особого убеждения.

– Ну хочешь, продадим “Мантру смирения” “Гритцам”? – предложил Эдди, ерничая. – Пусть Эй-Кей под нее рэп читает. Обопьемся. Тысяч пятьдесят дадут?

– Ты что, – всерьез переполошился Алан. – Ни в коем случае. Это же хит. Вернемся в Нью-Йорк, кстати, срочно запишем.

– Да, обязательно. – Эдди скучал по студии. Часами обсуждать каждый звук, слушать, как меняется партия от пары убранных или добавленных частот или децибелов, – во всем этом была некая ясность миссии, которой ему не хватало в дороге.

– Кстати, об альбоме, – добавил Алан чуть беззаботнее, чем это было необходимо. – Слава прислал контракт, как ты хотел. По-моему, все супер. У меня вообще очень хорошее предчувствие по этому поводу.

– У меня тоже, – сказал Эдди. – Дай почитать.

– На, – Алан вынул телефон. Договор был очень короткий, две страницы; первые несколько абзацев явно перешли в него без изменений с какого-то сайта юридической помощи. Эдди дочитал документ, перечитал, нервно допил “Сазерак” и перечитал еще раз.

– Алан, – сказал он наконец. – Алан. Этот договор переписывает все наши песни на Славу.

– Ты уверен?

Эдди усмехнулся. Мрачный декор и привкус абсента в “Сазераке” вкупе вызывали у него твердое ощущение, что он играет роль в международном триллере, и роль эта предполагала усталую усмешку.

– Да, уверен. Я доктор экономики. Я умею читать контракты.

– Ты не защитился. Покажи, где именно.

Эдди помотал файл с договором вверх-вниз, нашел нужную секцию и троеперстием увеличил ее во весь экран.

– Вот. Смотри. Пункт 5.2. “Права на воспроизведение и распространение звуковой записи Произведения”. Тут все очень запутанно, но суть простая: грубо говоря, мы можем играть свои песни вживую, но, как только они оказываются на каком-то носителе, они принадлежат Славе.

Некоторое время Алан молчал и жевал соломинку. Когда он заговорил, голос его изменился в странную сторону. Из него как будто выскребли средние частоты. Он был глухой и писклявый одновременно.

– Слава не имеет в виду ничего дурного, – сказал он. – Он просто так работает.

– Отлично, – ответил Эдди. – Пусть тогда добавит к договору райдер, в котором будет прописано, что он не имеет в виду ничего дурного, а просто так работает.

– Вот всегда ты так. Никому не доверяешь, всех подозреваешь в худшем. Достало.

– Скажи, а зачем тогда вообще договор? Пожмем ему руку, и все.

– Формальность.

– Тогда он не будет возражать, если мы выкинем пункт 5.2.

– Слава на это не пойдет, – помотал головой Алан. – Он очень ранимый.

– Значит, придется его ранить, – продолжил игру в своем частном триллере Эдди.

За следующую паузу Алан успел заказать, получить и выпить двойной виски. Просто виски, без клубничного гаспачо и розовых лепестков: это был тревожный знак. Тревожнее самой паузы.

– Эдди, – сказал он наконец, глядя в лед. – Я автор всех песен. Я могу подписать договор от лица группы сам. А вы можете играть или не играть на альбоме. Ваш выбор.

– Не всех.

– В смысле?

– Не всех песен, – повторил Эдди. – “Мантра смирения” моя. И музыка, и слова.

– Там два слова!

– И оба мои.

– Ты их подслушал у меня.

– А ты у Славы.

– Все равно. Я их вдохновил.

– По этой логике, собака Пола Маккартни написала Martha My Dear.

– Ну знаешь! – Алан начал гневно собираться. В этот момент его телефон косо поехал по столику, дребезжа вступлением к Failed State. Пара банкиров у стойки обернулись. Бармен покачал головой, будто говоря: “А еще в коктейлях разбирается. Я в вас разочарован, молодой человек”.

– Мы не в церкви, – пробормотал Алан и поднял трубку. Звонила Пинар, жена Тони. Алан бегло объяснил ей, что группу часами не выпускали на сцену, играть закончили почти в полночь, Тони страшно устал, и заснул прямо в машине, и позвонит с утра, а пока просит передать ей и детям большой привет.

– Я всегда знал, что ты в душе бухгалтер, – бросил он, пихая телефон в карман и поднимаясь. Судя по всему, он придумывал эту фразу во время разговора с Пинар.

– Погоди, не уходи, – остановил его Эдди. – Спорим на виски, что она сейчас перезвонит мне. Три… два… один…

Ровно на “ноль” у него зазвонил телефон. Алан при всей своей трагической мине не сдержал ухмылки.

– Да, Пинар. Нет, он спит. Мы все жутко устали. Зато концерт прошел на ура. У нас тут появилась одна песня, – на этих словах Эдди мельком взглянул на Алана, – которая всем очень нравится. Приедем, услышишь. Давай. Спокойной ночи.

– Так кто кому должен виски? – спросил Алан, оттаивая.

– Тони. Всем нам. Пожизненно, – Эдди набрал в грудь воздуха. – Алан, смотри, вот что я пытаюсь сказать. Я понимаю, что Слава очень важный для тебя человек. Мы все это понимаем и уважаем. Но ваши отношения не касаются группы. Это как с женщинами. Например, с Пинар. Считай, что Слава – твоя Пинар. Хотя нет, звонишь ему все время ты, так что это ты его Пинар, наверное.

– А вот это, – почти закричал Алан, вскакивая на ноги, – реально выходит за рамки! Особенно от тебя!

Все одиннадцать человек за барной стойкой встрепенулись враз, как грачи на телефонном проводе.

– Почему? – растерялся Эдди. – Брету ты позволяешь шутить гораздо жестче.

– Потому что Брет никто и ничто, – отрезал Алан. – Брет – голимый сеш. Сеш он и есть сеш. Пустая оболочка. Я его вышвырну из группы, как только мне это станет удобно. С Тони тоже все понятно. Тони – хер на ножках, в человека он уже не превратится. Знаешь, что мне сказал Слава в первый же день? “Не трать эмоции на людей, которых не существует”. Самая полезная вещь, которую я в своей жизни слышал! А вы еще удивлялись, почему у меня характер улучшился. Почему я могу наконец без зависти говорить о Grizzly Bear. Вот почему! Потому что их в моей жизни не су-ще-ству-ет. И Брета. И Тони. А ты, сука, существуешь, как бы меня это ни бесило.