Тостлет поковыряла мазь когтем и, видимо, одобрила: во всяком случае, она взяла лист и очень бережно положила его на глаза Джегана, а вернее сказать, на всю верхнюю часть его лица. Он попытался высвободиться из пояса, удерживающего его на импровизированных носилках, словно хотел содрать пластырь. Однако Тостлет и ее помощник приподняли его голову и приклеили пластырь на место, раздирая оставшиеся листья на совсем уж узкие полоски.

Затем следом за хасситти со светильником они возобновили долгий путь вверх, но не раньше, чем Тостлет наложила мазь на последнюю полоску листа и не протянула ее Кадии.

— Для глаз, Благороднейшая, — сказала она, и Кадия на ходу стала по очереди прижимать полоску то к одному глазу, то к другому.

Огненные зигзаги, все еще словно мелькавшие перед ней, побледнели, а затем исчезли, прошла и резь в глазах. Да, окажись она в лабиринте, то, наверное, ослепла бы от бешеной пляски этих лучей.

Наконец они поднялись на уровень города и вышли во двор с фонтаном. Кадии почудилось, что дневной свет померк. Неужели ее зрение пострадало, пусть глаза уже не болят? Каково это — ослепнуть, навсегда затеряться во мраке? Ужас пронизал ее мысли.

Джегана положили у фонтана. Он заворочал головой, постанывая.

— Темно… больно… пить… — Эти слова, сказанные на языке оддлингов, Кадия хорошо поняла. Она бросилась к фонтану и зачерпнула горсть воды. Тут ее тронули за плечо. Кто-то протягивал ей кубок, столь же богато изукрашенный, как тот, из которого она пила церемониальный напиток.

Девушка наполнила кубок до краев, встала на колени рядом с Джеганом, прижала его голову к груди и поднесла кубок к губам под пластырем из листьев.

— Пей, брат по щиту, — она старалась произносить оддлинговские слова как можно чище, но рувендианам эти звуки давались плохо.

Джеган подчинился. Он вновь пошевелил руками, и Кадия, все так же его обнимая, сделала знак ближайшему хасситти расстегнуть пояс. Охотник с трудом приподнял руку, пошарил в воздухе, а когда его пальцы коснулись запястья Кадии, крепко его стиснул.

— Пророчица! — теперь он говорил на языке торговцев. — Это и вправду ты? И тоже поймана в этом месте множества холодных огней?

В его словах прятался страх, и она поспешила ответить:

— Мой товарищ, мы далеко от этого места. Мы опять под открытым небом. Пей! Это чистая вода, какую редко найдешь в наших краях.

И он напился, а затем поднял обе руки к повязке на глазах. Однако Кадия перехватила их.

— Пока нельзя, мой товарищ. Это лечение от света.

Он чуть повернул голову, прижатую к ее плечу. Она увидела, что его плоские ноздри расширились, как когда они шли по следу. Казалось, он вынюхивает опасность.

— Здесь есть кто-то еще, — он продолжал говорить на языке торговцев, но голос понизил до шепота.

— Те, кто увел нас обоих из места огней. Они называют себя хасситти.

Прижимавшееся к ней тело вдруг напряглось.

— Хасситти…

Тут она перехватила мысленную речь. Госел! Способен ли Джеган «слышать» и ее? Хасситти, видимо, считали, что да.

Мы те, кто ждет, болотник. Мы ждем, пусть твой род ждать не захотел и пошел дальше дорогами, которые сам избрал. Это было обвинение.

— Хасситти! — вновь повторил Джеган вслух. — Но про них говорится в сказаниях о Тьме…

Болотник! — В этой мысли проскользнул нарастающий гнев. — Никогда мы не пособничали Тьме. Мы из тех, кто служил, кого оставили тут, кому вверили город! Когда вы забрались в свою грязь, мы остались!

Джеган еще повернул голову, так что его забинтованная щека коснулась груди Кадии.

— Пророчица, покажи в мыслях изображение этих, дай мне их увидеть.

Она чуть приподняла голову и посмотрела прямо на Госела, слагая в уме образ того, кто, видимо, был предводителем этих существ.

— 3-з-з-начит (Джеган превратил это слово в шипение), древние предания поведали правду. Но как же так? Сказано, что хасситти удалились с Исчезнувшими, которые странным образом питали к ним дружбу и никогда бы их не бросили.

Мы сами остались, — получил он мысленный ответ. — Ибо мы принадлежали к последним из тех, кого знали Хранители. И… — Кадию захлестнуло ощущение такой боли и тоски, что она вскинула руки, будто защищаясь от удара. — А когда те, что преградили путь Тьме, наконец, пали, мы остались. Мы знали, что так все кончиться не может. Величие не умирает. Оно восстает вновь. И посмотри, разве мы рассудилиневерно? Эта Благороднейшая вернулась, как мы, видели в снах!

— Джеган (Кадия попробовала устроить его поудобнее), хасситти верят, будто я — одна из Исчезнувших. Хотя я твержу им, что это не так.

Ты пришла к нам! — Госел посмотрел прямо на нее. — Сны были верны. Что надо сделать. Благороднейшая, чтобы ты вернулась к своему народу?

Кадия вспомнила меч, воткнутый в землю в саду. Она вернулась, но бремя с нее не снято. Так что ей предстоит?

Над городом все еще нависало серое, сумрачное небо сезона дождей, хотя ни ливни, ни бешеные ветры туда не проникали. Еще одно волшебство Исчезнувших, решила Кадия.

Она стояла у окна на верхнем этаже и смотрела на угрюмые ряды зданий, строгость очертаний которых там и сям смягчали завесы вьющихся растений. Находилась она не во дворце с парадным залом, куда ее вначале привели хасситти, а в примыкавшей к нему башне, куда они проводили ее теперь и куда по ее настоянию принесли Джегана.

Тут имелась и мебель. Видимо, в этой и двух других комнатах, занимавших весь этаж, прежде жил некто высокопоставленный, и хасситти старались, как могли, сохранить все в порядке.

На круглом возвышении стояло ложе странной формы, напоминающей створку раковины. Возможно, материалом для его изготовления послужило вещество, созданное из толченых ракушек. Стол на низких ножках отливал тем же перламутровым блеском. Рядом лежала стопка циновок, застланных богато вышитой тканью, выцветшей, но без прорех. Сумрак в дальних углах разгоняли горящие лампы с абажурами из раковин.

Росписи на стенах изображали широкий залив, написанный столь искусно, что Кадия была готова поверить, будто видит волнующуюся воду, если бы не три окна, выходившие в реальный мир. У берега залива бродили длинноногие птицы, вздымались заросли камыша с золотыми стрелами цветов.

И еще — большой сундук. Две хасситти женского пола, бывшие среди ее провожатых, поспешили откинуть крышку. Внутри заблестели складки инкрустированной драгоценными камнями материи, а в небольшом отделении лежали ожерелья, браслеты и другие сверкающие украшения.

Олла и Рунна заявили, что теперь все это принадлежит Кадии, и явно огорчились, когда она не поспешила тотчас сменить свою изношенную дорожную одежду на все это великолепие. Девушка только отмахнулась от их настояний, занятая тем, чтобы Джегана устроили поудобнее на тюфяке, набитом камышом, где он все время оставался бы у нее под наблюдением.