– И ведь утверждал, что он Сигюрвина пальцем не трогал, – сказал Конрауд. – Хотя ему было нечего терять. Он же все равно был при смерти.

– И он продолжал все полностью отрицать, – произнесла Марта, смяла стаканчик из-под кофе и выкинула в мусорное ведро.

9

Сына Конрауда звали Хугоу, он работал в Центральной больнице и был специалистом по реабилитации инвалидов. Он постоянно ездил на конференции по всему миру вместе с женой – владелицей магазина в торговом центре «Крингла». Их дети часто гостили у Конрауда и Эртны, пока супруги были в разъездах, – двое бойких мальчишек, обожавших бабушку с дедушкой. Этим близнецам исполнилось двенадцать лет, и хотя они уверяли, что могут сами позаботиться о себе, о том, чтоб оставить их одних, не могло быть и речи. Конрауд взял их на несколько дней к себе и пообещал сводить их в кино. Они выбрали фильм – очень плохой боевик, абсолютно незнакомый Конрауду, с какой-то дутой голливудской звездой, рубившей полчища противников в капусту.

Он радовался, что внуки гостят у него, и он пытался их развлекать, хотя и подозревал, что родители вконец избаловали их. Вмешиваться в воспитание детей он не собирался. Больше всего его удивляло, как много у бедных ребят нагрузки: всю неделю их посылают туда-сюда, во всякие спортивные секции, музыкальные школы, курсы искусств и прочее, чего и не упомнишь.

– У этой публики амбиций выше крыши, – сказала как-то сестра Бета, когда однажды разговор зашел об этом.

Конрауд отвез мальчиков в школу утром, после школы повез на урок игры на гитаре, а потом они отправились в кино. Их гитары лежали в багажнике джипа, и когда вечером все вернулись домой, Конрауд попросил внуков показать, как они научились играть. Но те отказались, сказали только, что, мол, хватит с них и скуки на этих занятиях. Затем они оккупировали телевизор в гостиной, притащив туда свою игровую приставку, и пока не пришла пора спать, витали где-то в другом мире. Это было в пятницу, дальше предстояли выходные, так что Конрауд позволил им долго не ложиться. В полночь позвонил из Гётеборга его сын и велел ему отправить мальчиков спать. Он послушался.

В доме внуков явно были какие-то разговоры о трупе на леднике.

– Дедушка, – спросил один, укладываясь на подушку, – а ты знал того мертвеца, которого нашли на леднике?

– Нет, – ответил Конрауд.

– А папа говорит, что знал, – сказал другой, у которого после серии убийств в компьютерной игре глаза все еще были налиты кровью.

– Я с ним был не знаком, но я знаю, кто он.

– Папа говорит, что ты его много-много лет искал. Когда еще в полиции работал.

– Это правда.

– Но так и не нашел.

– Нет.

– А почему?

– Потому что он был спрятан на леднике. А фильм, на который вы меня затащили, просто никуда не годился.

– Не-е, он классный, – возразили близнецы. – Нормальный фильмец!

– Дурашки вы, – сказал Конрауд, улыбаясь про себя, а потом закрыл дверь.

Из кухни, где он прибирался перед отходом ко сну, ему было слышно хихиканье братьев, а когда они умолкли, раздался тихий стук в дверь. Сначала ему показалось, что это осенний ветер хлопает крышкой почтовой щели на входной двери, – но вот он услышал, как снова постучали, но этот раз сильнее. Он никого не ждал. Бета могла нагрянуть в любое время суток, но она врывалась прямо в дом, вооружившись ключом, и никогда тихонько не стучалась в дверь. Торговцы вряд ли стали бы ходить по домам в такой поздний час. Конрауд имел обыкновение покупать у бродячих продавцов сушеную рыбу и омаров, но они никогда не позволили бы себе потревожить его так поздно.

Конрауд подошел к входной двери, открыл и увидел на крыльце женщину неопределенного возраста.

– Я видела, у вас свет горит, – сказала она. – Можно поговорить с вами на минуточку?

Она робела и смущалась. Больше всего для ее описания подошло бы слово «застенчивая». Конрауд думал, что она хочет ему что-нибудь продать, всучить газету или лотерейный билет, и собрался было прогнать ее, но в выражении ее лица было что-то жалобное, что не позволило ему обходиться с ней неласково. Одета она была бедно: в потертые джинсы, коричневую куртку из кожзаменителя и фиолетовый свитер. На голове у нее была черная повязка, закрывающая уши, волосы светлые, густые, сама она была худощавая, с симпатичным лицом, но возраст и жизненный опыт прочертили на ее лице неяркие морщины, заставили губы поджаться, добавили мешки под глазами.

– Извините, что так поздно беспокою, – сказала она.

– А что вы продаете? – спросил Конрауд. – Ведь час уже поздний, и вы это сами понимаете.

Он выглянул во двор, чтоб проверить, одна ли она. Несколько раз бывало, что люди, с которыми Конрауду приходилось общаться по долгу службы, не только говорили ему всякий вздор по телефону, но и поджидали его на улице после работы, желая что-нибудь выяснить. Но никаких проблем из-за этого не возникало. В те разы во всем был явно замешан Бахус. Конрауд успокаивал визитера, если он злился, или выслушивал поток болтовни, если на того находил такой стих, и после этого ему удавалось спровадить его по-хорошему.

– Нет, ничего я не продаю, – сказала женщина. – Я вам хотела кое-что рассказать про моего брата. Можно, я на минуточку зайду?

– Брата? Я с ним знаком?

– Нет, – ответила женщина. – Не думаю.

– А я должен его знать?

– Нет.

– Почему же вы тогда хотите рассказать мне о своем брате?

– Потому что он видел кое-что в детстве. Под цистернами на Эскьюхлид.

10

Последние слова незнакомка произнесла таким тихим шепотом, что Конрауд едва расслышал их. Он пристально посмотрел на нее и сразу понял, о чем она говорит, когда она упомянула цистерны на Эскьюхлид, – те самые цистерны, возле которых обнаружили брошенный джип Сигюрвина. Под его взглядом женщина опустила глаза, словно сказала что-то стыдное. На некоторое время повисло молчание, нарушаемое лишь громким шумом проезжающей мимо дома машины. Конрауд точно знал, что видит эту женщину в первый раз: в расследовании дела об исчезновении Сигюрвина она нигде не фигурировала.

– Я полагаю, вы имели в виду дело Сигюрвина? – осторожно спросил он. – Когда сказали про цистерны?

– Простите, я в такое дурацкое время пришла.

– Ничего страшного.

– А войти можно? – спросила женщина.

– Прошу, – сказал Конрауд, открыл дверь пошире и впустил ее в прихожую. – Я не собирался вас на улице держать. Я не привык принимать гостей так поздно вечером. То есть ночью.

Он посмотрел на свои наручные часы. Было двенадцать