С любовью, Рэйф.

Даже не знаю, что можно возразить на этот сумасшедший бред. Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Слышишь, как я снова и снова повторяю слово «нет»? Видимо, оно пролетает мимо твоих ушей. Твоя голова постоянно занята безумными, извращенными умозаключениями, которыми ты делишься со мной с чудовищной откровенностью.

Ты, наверно, перерыл все мои диски, когда был у меня. Потому что ты прав: я обожаю этот балет. Но ты и представить себе не можешь, как я возненавижу его, если пойду туда с тобой. Если бы на твоем месте был другой, все это казалось бы таким милым… таким романтичным… Но ты не другой. Ты – тот, кто использовал мою подругу детства и настроил ее против меня. В твоих руках эти билеты – оскорбление, а не подарок. В глубине души ты ведь знаешь, что не будешь сидеть со мной весь вечер в театре, правда?

И все-таки мне страшно. Что ты сделаешь, когда занавес поднимется и станет ясно, что я уже не приду? Я представляю, как ты ждешь меня, стоя посреди выложенного плиткой фойе, и смотришь на себя в зеркало в золоченой раме; как ты огорчаешься и злишься, видя, что я не появляюсь; как билетер за стойкой смотрит на тебя и догадывается, что тебя кинули.

Ты ведь тоже был когда-то ребенком. Что же случилось? Что сделало тебя таким?

– Вы в состоянии сегодня продолжать, мисс Локер?

Мистер Морден этим утром выглядел особенно грустным и озабоченным. Его голос звучал мягко и предупредительно.

Обвиняемые неподвижно сидели за лоснящейся деревянной загородкой, глядя прямо перед собой безо всякого выражения. Их стулья были обиты ярко-синей тканью – такой же, как и у присяжных и адвокатов. Синий цвет был повсюду; лишь судейское кресло выделялось своей темно-коричневой кожей.

– Спасибо, все хорошо, – ответила мисс Локер таким тоном, словно кроме них в зале больше никого не было.

На самом деле у нее очень приятный и мелодичный голос, отметила Кларисса.

– Я знаю, что вчерашний день дался вам чрезвычайно тяжело. Расскажите, пожалуйста, суду, что произошло потом.

Волосы мисс Локер были собраны в два хвостика, как у маленькой девочки. Она подергала один хвостик.

– Потом я вернулась в спальню, – начала она твердо и без малейшего смущения в голосе. – Я знаю, это может показаться странным. Снова лечь в постель к двум мужчинам, которые тебя только что изнасиловали… Но я боялась, что если не вернусь, то они пойдут меня искать, и тогда будет только хуже. Я легла на самый краешек постели, обхватила себя руками и сжалась в комок. Вы не представляете, как там было холодно. Они завернулись в одеяло, и мне достался только маленький его кусочек. Я боялась, что если начну выдергивать из-под них одеяло, то разбужу их. Я чувствовала себя совершенно измотанной. Я очень хотела спать, но никак не могла унять дрожь. Так и лежала без сна всю ночь. Потом наступило утро. Вошел Спаркл, остановился на пороге. И рукой поманил меня в гостиную.

11 ноября, вторник, 9:00 (три месяца назад)

Я с трудом вырываюсь из кошмарного сна. Помню, что металась в темноте, пытаясь найти выход. Уже утро. Вчера была презентация твоей книги. Я лежу на боку в своей постели, спиной к тебе. Ты прижимаешься ко мне сзади, и твое тело повторяет контуры моего. Я чувствую твою эрекцию; твоя ладонь, как присоска, приклеилась к моей груди. Ты целуешь меня в шею и шепчешь, что смотрел, как я сплю. Выпутываюсь из твоих рук, вцепившихся в меня, словно клещи, хватаю с пола платье и, кое-как прикрывшись им, бросаюсь в ванную. Меня рвет. Держусь за раковину, чтобы не упасть. Потом замечаю свои ноги. Вернее, красные отметины с каплями запекшейся крови на внутренней стороне бедер. Завтра они превратятся в синяки. Не хочу думать, откуда все это взялось. Сильно болят глаза и губы. Кожа на лодыжках и запястьях горит огнем. Я смотрю на свои тусклые, свалявшиеся волосы и решаю мыться в темноте. Выключаю свет и залезаю под горячий душ. Мою голову шампунем. Отмываю каждый дюйм своего тела. От воды ноги щиплет. Чищу зубы – сначала щеткой, потом зубной нитью. Челюсть болит. Последнее, что я помню, – это как ты снял с меня платье. Дальше провал. Дверь ванной заперта; ты периодически стучишься и что-то спрашиваешь озабоченным голосом. Я не отвечаю. В обед выясняется, что мне срочно нужно к врачу за антибиотиками против инфекции мочевого пузыря. Следующие три дня я болею. У меня раскалывается голова. Меня постоянно рвет – мучительно, до желчи. Я все сплю и сплю и никак не могу отоспаться.

Мисс Локер начала задыхаться. Ее лицо стремительно и страшно побледнело. При таком освещении это было особенно заметно: белый свет лился сквозь стеклянный купол потолка и сквозь окна за спиной Клариссы – расположенные слишком высоко, чтобы в них выглянуть. Других окон в зале номер двенадцать не было. Он напоминал танцевальный: вероятно, когда-то здесь действительно устраивали танцы.

– Простите. Мне нужен перерыв. Простите, – повторяла мисс Локер.

Они ждали в примыкавшем к залу маленьком предбаннике без окон.

– Она не вернется, – сказала Энни.

– А я уверена, что вернется! – мягко возразила Кларисса.

Энни повертела в пальцах блестящую черную прядь, закатила обманчиво кроткие глаза и вытянула губы трубочкой. При искусственном освещении ее кожа цвета слоновой кости казалась почти желтой.

– Хотя ты, наверно, права, – поспешно добавила Кларисса. – Ты ведь все время наблюдаешь, а я только и делаю, что пишу. Скоро уже блокнот закончится. Мне кажется, я упускаю что-то важное.

Ангельское, младенчески-пухлое лицо в форме сердечка немного смягчилось. Энни постучала пальцем по миниатюрному хорошенькому подбородку.

– Интересно, а на что она рассчитывала, когда крала наркотики?

Кларисса вытащила из сумки японский журнал выкроек. Ей очень понравилась ночная сорочка с запахом на лифе, и у нее даже был подходящий шелк лилового цвета. Она подумала, что сошьет две сорочки и одну подарит Ровене – после того как навсегда избавит ее от Рэйфа.

– Моя жена тоже шила, – услышала она и тут же покраснела от мысли, что обладатель голоса мог видеть, какую выкройку она разглядывала.

Она захлопнула журнал. Со стула напротив смотрел высокий мужчина – тот самый, который сидел перед ней в зале суда. Ей нравились его каштановые волосы, коротко остриженные, – она даже предположила, что он служит в армии. В последние два дня эти волосы постоянно находились у нее перед глазами; ей казалось, что на ощупь они должны быть очень жесткими.

– А теперь не шьет?

Его подбородок – квадратный, волевой, совсем не такой, как у Генри, – едва заметно дернулся. Ей показалось, мужчина раздумывает над ответом; впрочем, на самом деле молчание вряд ли было таким уж долгим.

– Она умерла два года назад.

– О… мне очень жаль!

Его звали Роберт. Не успела она назвать свое имя, как дверь в зал суда распахнулась и пристав пригласил их внутрь. Кларисса встала, собираясь последовать за остальными.