Миссис Уильямс сидела вместе с остальными родителями и компаньонками, приведшими юных подопечных на бал, у двойных дверей, ведущих в столовую, откуда она могла наблюдать за танцующими парами. Раскрасневшись, она кивала и улыбалась: это были многозначительные улыбки и кивки. Она сообщила своей кузине Симмонс, что с самого начала поддерживала устройство этого празднества. При переходе во время танца Диана увидела ее торжествующую физиономию. Затем возникло лицо Джека, он направлялся к молодой особе, чтобы подхватить ее в следующем туре.

— Славный бал, Обри, — произнесла она с ослепительной улыбкой.

В алом мундире с золотым шитьем, капитан мог удовлетворить самый взыскательный взор. Лоб его был влажен от пота, глаза сияли от возбуждения и удовольствия. За похвалу своему начинанию он на ходу сердечно отвесил встречный комплимент и начал кружить новую партнершу.

— Присядь и отдохни, — сказал Диане Стивен, когда заканчивался второй танец. — Ты очень бледна.

— Неужели? — воскликнула она, внимательно разглядывая себя в зеркало. — Я выгляжу уродиной?

— Вовсе нет. Но тебе нельзя переутомляться. Выйдем на свежий воздух. Пойдем в оранжерею.

— Я обещала побеседовать с адмиралом Джеймсом. Лучше встретимся после ужина.

Выйдя из-за стола, трое моряков, среди которых был адмирал Джеймс, направились вслед за Дианой в оранжерею. Увидев, что Стивен ждет ее, держа в руках шаль, они удалились.

— А я и не знал, что доктор такой бойкий кавалер, — произнес Моуэт. — На «Софи» мы всегда его считали кем-то вроде монаха.

— Черт бы его побрал, — сказал Пуллингс. — А я-то думал, что на хорошем счету у нее я!

— Ты не озябла? — спросил Стивен, накидывая на ее плечи шаль. Прикосновение его руки к обнаженным плечам словно бы установило между ними какую-то связь, так, что доктор без слов понял: Диана хочет сказать ему что-то неприятное. Однако, вопреки интуиции, он произнес:

— Диана…

— Скажи мне, — она резко оборвала Стивена, — этот адмирал Джеймс женат?

— Да.

— Так я и думала. Ты чуешь неприятеля издалека.

— Неприятеля?

— Конечно. Не строй из себя дурака, Мэтьюрин. Ты должен знать, что женатые мужчины наихудшие враги женщин. Будь добр, помоги мне утолить жажду. Я умираю от этой духоты.

— Вот «силлери». Это охлажденный пунш.

— Спасибо. Они мне предлагают то, что называют покровительством или чем-то вроде дружбы — название не имеет значения, — и все, что они требуют за столь великое благо, — это твое сердце, твоя жизнь, твое будущее, твою… не хочу быть вульгарной, но ты знаешь, что я имею в виду. Под дружбой они подразумевают десерт из «клубнички». Здесь нет ни одного «кавалера», начиная со старой перечницы адмирала Хеддока и кончая этим сопливым щенком викарием, который не попытался бы предложить мне такую сделку. А в Индии и подавно было то же самое. Кем они меня считают, черт их побери? — воскликнула она, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Единственным честным мужчиной оказался Саутгемптон, который прислал ко мне из Мадраса старушку, передавшую его слова: он был бы счастлив взять меня на содержание. Честное слово, знай я, какова будет моя жизнь в Англии, в этой грязной дыре, где нет никого, кроме лакающей пиво деревенщины, то я бы, пожалуй, согласилась с таким предложением. Как ты полагаешь, что у меня за жизнь — без гроша за душой, да еще под пятой вульгарной, надутой, невежественной бабы, которая ненавидит меня? Сам посуди, на что это похоже, когда видишь впереди лишь идиотизм деревенской жизни, когда блекнет моя красота — единственное мое богатство. Послушай, Мэтьюрин, я говорю с тобой так откровенно, потому что ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься, и я полагаю, что ты относишься ко мне по-доброму. Ты, пожалуй, единственный мужчина в Англии, на которого я могу положиться.

— Конечно, ты можешь рассчитывать на мою дружбу, — уверенно произнес Стивен. После долгой паузы он попытался принять чуточку шутливый тон. — Но ты несправедлива. Ведь из сильного пола ты можешь вить веревки. В этом платье, с таким декольте, ты возбудила бы и святого Антония. И ты это прекрасно знаешь. Несправедливо провоцировать мужчину, а затем жаловаться на то, что он похотливый сатир. Ты же не девица, движимая бессознательным инстинктом…

— Ты хочешь сказать, что я сознательно их распаляю? — взвилась Диана.

— Конечно. Именно это я и хочу сказать. Но едва ли тебе в голову приходит, что ты тоже заставляешь мужчин страдать. Во всяком случае, твои аргументы идут от частного к общему. Да, ты встречала мужчин, которые желали воспользоваться тобой, но ты заходишь при этом в своих обобщениях слишком далеко. Ведь не все французские официанты — рыжие!

— У них у всех есть где-то рыжие волосы, и рано или поздно это проявляется. Я уверена, что из общего правила ты представляешь собой исключение, Мэтьюрин, и поэтому доверяю тебе. В Мадрасе и, особенно, в Бомбее я была воспитана хоть и распущенными, но просвещенными людьми. Они были по-настоящему умны, поэтому мне так не хватает их общества. И какое облегчение — после общения с этими куклами иметь возможность говорить о том, что думаешь.

— Однако у твоей кузины Софи острый ум.

— Неужели ты действительно так считаешь? Что ж, если тебе угодно, в ней есть некоторая бойкость ума, но она девица, и уже в силу этого мы разговариваем на разных языках. Признаю, она красива. Да, по-настоящему красива, но она ничего не знает о жизни — откуда ей! И еще я не могу простить ей, что у нее есть состояние. Как это несправедливо! Жизнь вообще несправедлива. — Стивен ничего не ответил, но принес ей мороженого. — Единственное, что может предложить женщине мужчина, это брак, — продолжала она. — Брак равный. Впереди у меня не более пяти лет, и если я за это время не найду себе мужа, тогда… Но как я найду его в этой пустыне? Я тебе очень противна? Ну и пусть, я все равно собираюсь тебя отшить.

— Я догадываюсь о твоих намерениях, Вильерс. Но ты мне ничуть не противна — ведь ты говоришь как откровенный друг. Ты охотишься, и ты присмотрела себе добычу.

— Молодец, Мэтьюрин.

— Ты настаиваешь на равном браке?

— Это самое малое. Я буду презирать женщину, которая настолько малодушна, до такой степени лишена храбрости, что согласна на мезальянс. В Дувре коптит небо этакий жидконогий адвокатишка, который, черт бы его побрал, набрался наглости и сделал мне предложение. Никогда еще в жизни я не испытывала такого унижения.

Лучше бы я взошла на костер или до конца своих дней прислуживала в трактире.

— Какова же должна быть твоя добыча?

— Я не привередлива. Разумеется, он должен быть при деньгах. Рай в шалаше меня не устраивает. Он должен быть не слишком глуп, уродлив и стар. К примеру, адмирал Хеддок по последнему пункту мне не пара. Мой муж не должен сидеть на коне, как собака на заборе, хотя это не главное. Мне также хотелось бы, чтобы он умел пить. Вот ты, Мэтьюрин, не пьянеешь, и это одна из причин, по которой ты мне нравишься. Глядя на капитана Обри и половину остальных мужчин, понимаешь, что их придется нести в постель на руках.