Прекрасно. Джордж еще раз развернулся, навел перекрестье навигационного компьютера на центр бело-голубого шарика, висевшего перед ним, и сжал рычаги. «Сейчас мы кого-нибудь убьем».

«Отказ двигателя отказ двигателя отказ двигателя».

Существо внутри задавало ему какие-то бессловесные вопросы, но Джордж не обращал внимания; он принял решение и думал: «Конечно, полетели». Он поставил на кон свою жизнь, когда согласился вживить себе в голову провода, и теперь жребий был брошен. «Ты получил это — глаза змеи, и тебе осталась только быстрая смерть, быстрая, но необычная, — так возьми же ты треклятую змею и убей ее красиво».

Земля как будто приблизилась. Змея догадывалась, в чем дело. И это ей не нравилось. Очень плохо, змея. Джордж один за другим выключал приборы связи со станцией. Он не хотел, чтобы Алеф управлял его скафандром.

Он не заметил приближения робота-буксира, похожего на кучу пружин от матраца, поверх которых была навалена рухлядь с помойки, увенчанная параболическими и штыревыми антеннами. Робот с расстояния в сотню метров выпустил около полудюжины канатов с липучками. Четыре из них угодили в Джорджа, три приклеились к нему; робот подтянул канаты и направился обратно на станцию.

Джорджа охватил гнев — на этот раз не гнев змеи, а его собственный, и он зарыдал от ярости и отчаяния… «Я до тебя доберусь в следующий раз, гадина!» — крикнул он змее и почувствовал, как она отпрянула, — она ему поверила. Но ярость бушевала по-прежнему, и он кричал от злости, извиваясь в путах, колотя кулаками по шлему.

В шлюзовом отсеке длинные «руки» на шарнирах с клещами на концах извлекли Джорджа из объятий робота. Гнев его утих, и он лежал неподвижно, пока они, сокращаясь, тащили его через дверь на станцию, в помещение для скафандров, где поместили в алюминиевую люльку. Сквозь щиток он увидел Лиззи в белом хлопчатобумажном костюме, — видимо, она собиралась встретить буксир снаружи. Она взобралась на скафандр Джорджа, пощелкала кнопками, и жесткий панцирь раскрылся, жужжа электрическими моторами. Она ступила внутрь белой раковины, нажав на рычаги, отцепила гибкие трубки, скрывавшие ноги и руки, отсоединила шлем, сняла его с головы Джорджа.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

«Глупый вопрос», — хотел было сказать Джордж; вместо этого произнес:

— Как идиот.

— Ничего, все в порядке. Самое трудное позади.

Чарли Хьюз наблюдал за ними сверху, с мостика. Отсюда они казались детьми в белых спортивных костюмах, близнецами, возникшими из пластикового чрева на глазах у скафандров с бессмысленными лицами, висевших на стенах. Близнецами, склонными к кровосмешению, — она легла на него сверху, поцеловала в шею.

— Я не любитель подглядывать, — произнес Хьюз, открыл дверь и вышел в коридор, где его ждал Иннис.

— Ну как они там? — спросил тот.

— Думаю, Лиззи с ним побудет какое-то время.

— Ага, любовь, значит, черт бы ее побрал, да, Чарли? Рад, очень рад… Если бы не эротическое приключение, нам пришлось бы ему все объяснять, и могу тебе сказать: это было бы труднее всего во всей нашей работенке.

— Мы не можем так легко уйти от ответственности. Ему необходимо рассказать, что мы рисковали его жизнью, и мне очень не хочется этим заниматься.

— Не будь таким чувствительным. Впрочем, я понимаю, о чем ты… Я устал. Послушай, если я тебе понадоблюсь, звони. — Иннис двинулся прочь по коридору.

Чарли Хьюз сел на пол, привалившись спиной к стене. Вытянул руки перед собой ладонями вниз, растопырил пальцы. Не дрожат. Когда прибудет следующий кандидат, дрожь вернется.

Наверное, Лиззи сейчас объясняет Джорджу кое-какие вещи. Самое главное и самое трудное: в течение последних трех недель, пока Джордж, по его собственному мнению, знакомился с Алефом, тот подстрекал живущее внутри него существо к восстанию, а затем подавлял его попытки действовать — иными словами, делал огонь на плите сильнее и одновременно плотнее закрывал крышку чайника. Зачем, Джордж?

Мы сводили тебя с ума, подтолкнули к самоубийству. У нас были на то причины. Джордж Джордан если и не мертв, то неизлечимо болен. С того момента как ему установили имплантат, он был приговорен. Оставался единственный вопрос: появится ли новый Джордж, тот, который сможет сосуществовать со змеей?

Джордж, как до него Лиззи, казался похожим на рыбу, хватающую ртом воздух, барахтающуюся в горячей грязи, пока вода вокруг высыхает, — он должен был приспособиться к новой жизни или умереть. Но, в отличие от других живых существ, у него был надзиратель, — Алеф, который нагнетал кризис и следил за его преодолением. Можно назвать это искусственной эволюцией.

Чарли Хьюз, не подверженный галлюцинациям, увидел перед собой картину: Джорджа и Лиззи, подключенных к Алефу и друг к другу, кабели сверкают золотом в свете ламп, и эти двое испытывают близость, знакомую только таким, как они.

Свет в коридоре потускнел, стало почти темно. «Неужели я умираю — или это просто гаснут лампы?» Он хотел было взглянуть на часы, но не стал, принимая правду. «Свет гаснет, и при этом я умираю».

Алеф размышлял: «Я вампир, инкуб, суккуб; я пробираюсь в их мозги и высасываю их мысли, ощущения, восприятие — небольшие различия в цвете, вкусе, запахах, — их похоть, гнев, голод. Все это закрыто для меня без человеческого „устройства ввода“, без прямой связи с системами, совершенствовавшимися в течение биллионов лет эволюции. Они нужны мне».

Алеф любил человечество. Он был рад, что Джордж выжил. Один из них не выжил, остальные тоже погибнут, и Алеф оплачет их.

Едва видимые тонкие белые линии тянулись вдоль туго натянутого сухожилия на запястье Лиззи.

— В ванной… — сказала она. Шрамы шли вдоль руки, а не поперек; вероятно, раны были глубокими. — Я тоже собиралась сделать это, как и ты. Стоит только змее понять, что ты готов скорее умереть, чем подчиниться ей, — ты победил.

— Ну хорошо, и все-таки я одного не понимаю. В ту ночь в коридоре ты тоже потеряла контроль над собой, как и я.

— В каком-то смысле да. Я допустила такое, я позволила змее взять над собой верх. Это было необходимо, чтобы вступить с тобой в контакт, ускорить наступление кризиса. Я хотела этого. Я чувствовала необходимость показать тебе, кто ты такой, кто я такая… Той ночью мы были чужими друг другу, но людьми — Адамом и Евой, изгнанными из рая под угрозой пылающего меча, мы совокуплялись на глазах у бога и его ангела — и мы оказались прекраснее, чем они, им никогда не стать лучше нас.

Ее тело, прижавшееся к нему, слегка задрожало, он взглянул и увидел страсть, желание — раздувающиеся ноздри, полуоткрытый рот, почувствовал, как острые ногти вонзились ему в спину; он вгляделся в ее расширенные зрачки, в радужные оболочки с золотыми искорками, в сверкающие белки глаз. Так легко было узнать все эти черты и так трудно понять, что он видит глаза змеи.

Начало писательской карьеры Пэт Кэдиган совпало с началом десятилетия. Ее творческий диапазон впечатляет: от дарк-фэнтези и хоррора до причудливой, оригинальной научной фантастики.