Апрель во второй половине. Долгожданное солнце. Запах отбушевавшего пожара. Жаворонок в вышине. Волосы под папахой взмокли от праздного пота.

Час назад в Миллерово посадил Михей Шахматов жену на поезд до Ростова, помог разместить в вагоне тюки и теперь возвращался на хутор. Грустил. Выбравшись на равнину, в версте от себя разглядел пешехода. Сравнявшись с ним, приветливо спросил:

— Далеко тебе, мил человек?

— Станица Осеньщина, — обернувшись, ответил рослый молодец в кубанке.

— По пути нам, забирайся ко мне.

Попутчик обрадовался, сел.

— Чего забыл в наших краях?

— Учительствовать буду.

— Доброе дело, нужное.

— А ты с Осеньщины? Я правильно понял? — поинтересовался молодец.

— Я с чуть поодаль. Четыре версты дальше — хутор Кинутов.

— Четыре версты в степи, как четыре шага.

Потёк невесёлый разговор о житье-бытье. Шахматов жалился:

— Сохнет степь. Дождя нет. Лошадок нет. Казаков нет, воюют. Казачат и тех мало. Жрать нет. То тиф, то холера. Эх… Поехал казак на чужую сторонку!

— Ты-то живой и дрыгаешь пока. Как дома-то оказался? Симулировал вовремя?

Михею вопрос показался наглым. Простой ли попутчик?

— Симулировать надо талант иметь. А я бесталанный. Я по-честному. Первый кинулся в атаку под Царицыным, и вот он я. Комиссован по ранению. И кроме своей бабы, никому теперь не нужный. Никто не мобилизует.

— Так всё равно отвоевались. Всех разогнали. Теперь нет другой армии, кроме Красной. А в ней штыков и без тебя переизбыток. Скоро уже начнут казаки один за другим вертаться. Попразднуете.

— Скорей бы уже. Земля плуга ждёт, хатам ремонт нужен, детям отцы нужны. Соседям соседи нужны. Зажить бы скорее по-прежнему, сытно и весело.

— Будет и сытно, и весело, но не по-прежнему. Мы наш, мы новый мир построим. Тарантас этот твой?

— Считай, что мой. Скрытовы, богатеи наши, когда с белыми уходили в спешке, бросили его, потому что колёса отпали. Красные налетели — улетели. Месяц наши места без власти жили. Вот в это время я и вернулся. Хату Скрытовых бабы уже вымели чисто, ни чугунка, ни поварёшки не оставили, а до тарантаса руки у них не дошли.

— У тебя дошли?

— Ну да. Дал почин карете и присвоил. Потому как вся родня Скрытовых, племянники и мужья девок их, все белые. Все из Новороссийска в Крым уплыли.

— Если успели. Мы на том причале много пленных взяли.

— Был там?

Назвавшийся учителем кивнул головой и спросил:

— Ну, а лошадёнка твоя?

Михей засомневался, к чему это клонит учитель? Но ответил:

— Пока моя, — и, хлестнув её вожжами, добавил, — последний пуд сена доедает. Не появится в ближайшие дни зелёная травка, боюсь, падёт.

А сам продолжал размышлять: через меру широка ладонь для учителя. Бушлат матросский, тельняшку под бушлатом видно. Папаха не донская. Галифе. Сапоги солдатские. Очков нет. Только портфель чернокожий и можно назвать учительским. Держится за него крепко.

— А что, теперь хата Скрытовых пустует?

— Теперь она общественная собственность, и пусть пустует, — отозвался на вопрос Шахматов.

— Непорядок. Надо из неё школу сделать.

— Кто же делать-то будет?

— А мы с тобой и сделаем, — не на шутку серьёзно сказал учитель и подмигнул Михею. Михей только хмыкнул в недоумении.

— А ты сам из каких будешь?

— Из ваших.

— Казак?

— Да, только с самых верховьев. С Красивой Мечи.

— Ой, не похож. Разве что усами только. И бушлат у тебя морской. А у нас морячков не любят.

— Стерпится-слюбится, — усмехнувшись, ответил Михею его пассажир, — про морских пластунов не слышал? Так я из них. На бушлате моём до семнадцатого года нашивка была: «Первый Его Императорскаго Величества морской казачий корпус».

Михей поджал губы. Видал он брехунов, но не таких, поскромнее.

— Набрали нас, безлошадных, — продолжал учитель, — ещё в пятнадцатом году, больше пяти тысяч. Говорили, что для десантной операции на турецком берегу. А я думаю, не только для этого, но и для другого. Хотя мы и правда год под Таманью лагерем стояли и тренировались каждый день. Земляки мои кто крест уже получил, кто два, кто домой уже без руки вернулся, а я до шестнадцатого года пороха на этой войне не нюхал. Оно, конечно, может, и к лучшему, но душа-то требовала подвига. И однажды час пришёл. Погрузили нас всех на три броненосца. Неорганизованно, впопыхах. Провианта меньше половины взяли. Мичман-есаул говорил: Константинополь пойдём брать, пока англичане его не заняли. И восторженно положил на перси крестное знамение. Однако, когда в Одессе нас усилили тремя эскадронами кавалерии, стало известно, что идём румынам на выручку. Правительство румынское и царь их в Констанце были блокированы немцами и болгарами. Большая разница: Констанца и Константинополь.

Хотел Шахматов выругаться, но поостерегся, да и интересно было. В дороге сказка лучший попутчик. Ехать не близко, часа четыре ещё.

— Высаживаться должны были в порту. Не как на учениях — со шлюпок да сразу в бой, а более-менее спокойно. Наверно, так оно и было бы, но ночь ушла, туман рассеялся, и видим мы, дымит на горизонте немецкий дредноут и с ним две канонерки турецкие. Свистать всех наверх! К бою гтовьсь! Сигнал: «Иду на вы!» Капитаны наши долго не думали, нас больше, орудия мощнее, Бог с нами! Десант экипажам броненосцев только мешал. Почти всех пластунов загнали в трюмы. На палубе оставили немногих, снаряды подавать. Немец почуял неладное и стал уходить зюйд-зюйд-вест. Канонерки турецкие в другую сторону и вроде как нехотя, неспеша. Два наших броненосца за немцем пошли, третий на турок повернул. Расстояние между судами быстро увеличивалось.

— А ты что ж, на палубе оставался?

— Ну да. И всю картину наблюдал вживую. И видел, как миль за шесть до турок ударила ниже ватерлинии третьего нашего корабля торпеда немецкая, потом вторая.

— Да откуда же?

— Вот и у наших капитанов такое же представление о морском сражении было, как у тебя. Они последний раз в бою были под Порт-Артуром и о коварстве подводных лодок слышали только из рассказов союзников.

Слова «подводная лодка», «ватерлиния», «торпеда» заставили Шахматова взглянуть на учителя по-другому. От усмешки на лице и следа не осталось. Когда же он услышал слово «перископ», поверил собеседнику окончательно.

— Переломился пополам броненосец. Затонул минут за пять. Я видел, как наши матросики и казачки барахтались в горящем море и как турецкие канонерки спешили их добивать. Видел, как немецкий дредноут развернулся и дал залп. Все их снаряды ухнули за бортом. И капитан наш решил тогда скомандовать «право руля». Выбросили на мачты сигнальными флажками приказ второму броненосцу: «Иди за мной, в бой не ввязываться». Схлопотали мы от германца оплеуху, дали пару залпов ни