Иногда это казалось мне чудом. У меня было семь долгих дней, чтобы задуматься над сказкой, истолковать ее по-своему и с головой погрузиться в размышления о пользе, которую я могу из нее извлечь.

Случалось, что я вел себя глупо. Выйдя из кабинета, я пытался понять, что мне хотел сказать Толстяк этой сказкой. Дальнейшее было неизбежно: я приходил на следующий сеанс, чтобы разобраться вместе с Хорхе, угадал ли я смысл сказки.

И тут, как и следовало ожидать, Толстяк просто выходил из себя:

— Какая разница, что я хотел сказать? Самое главное — это какую пользу извлек ты, если извлек хоть какую-нибудь. Это не урок в школе, а я не ставлю оценок за правильный или неправильный ответ на вопрос: что это значит? Черт возьми! Я хотел сказать именно то, что сказал, ни больше ни меньше. Если бы я хотел сказать что-то другое, я бы так и сделал. Когда ты так себя ведешь, Демиан, сказка служит только как испытание для твоего «я», удовлетворяя твое тщеславие. Ты думаешь: «Ага, я понял смысл. Ага, до меня дошло. Ага, я разгадал тайну сказки. Ага, я идиот».

После истории о вине, превратившемся в воду, со мной произошла масса всего. Сначала я понял почти с облегчением, что моя точка зрения была ошибочной. Что на самом деле задача психотерапевта не заканчивалась ни на мне, ни на любом другом пациенте. Говоря словами, которые я позже услышал от Толстяка, «каждый человек, переживший личностное развитие, мог бы стать репетитором, маленьким учителем, детонатором цепной реакции, могущей изменить мир».

И, размышляя об этом, я понял еще кое-что: сколько раз мы, я и другие люди вроде меня, не решаемся сделать шаг, думая, что бесполезно даже пытаться, что ничего не получится. Потому что кто заметил бы разницу, если бы я поступил так, как в сказке? Если бы я поступил также…

И, возможно, хоть один человек осмелился бы подумать, как я, захотел вести себя как я, или, может быть, кто-то просто обратил бы внимание на иное отношение к жизни и понял бы, что можно быть другим. Если бы я вел себя не так, как всегда, не так, как все, то, наверное, со временем все бы изменилось.

И я понял, что так бывает всегда:

Люди не платят налогов, ведь что от этого изменится?

Люди невежливы, ведь кто это заметит?

Люди забыли об уважении, потому что никто не хочет быть последним идиотом.

Люди не веселятся,

ведь нелепо смеяться в одиночестве.

Люди выходят танцевать на праздниках только после других.

…Мы не глупее других только потому,

что у нас нет на это времени.

Если бы мне удалось быть верным самому себе, искренне и неизменно верным, насколько более воспитанным, сердечным, щедрым и любезным был бы я.

Обо всем этом я говорил тогда с Хорхе, и в процессе наших разговоров и моих размышлений на эту тему все чаще мелькала незваная мысль о том, чтобы быть одиночкой, одиночкой, на которого все показывают пальцем…

Или, в худшем случае, на которого даже пальцем не показывают…

— Несколько лег назад, — начал Толстяк, — я написал эссе, начинавшееся так «Родовой канал и гроб — это два места, спроектированных для одного и того же тела».

И это, Демиан, означает для меня, что мы рождаемся в одиночестве и умираем в одиночестве. Эта мысль, такая ужасная, с моей точки зрения, — это, возможно, самая тяжелая наука, которую мне пришлось постичь в процессе моего собственного личностного развития.

Но я также понял, к счастью, что у нас есть попутчики: попутчики ненадолго, попутчики на более длительное время. А еще есть друзья, любимые, братья, то есть — попутчики на всю жизнь.

— Знаешь, Толстяк? Это напоминает одну вещь, которую я как-то прочел о паре: «Не иди впереди меня, я не смогу идти за тобой. Не иди позади меня, я могу тебя потерять. Не иди подо мной, я могу на тебя наступить. Не иди надо мной, ты можешь давить на меня. Иди рядом со мной, потому что ты такой же, как и я».

— Вот именно, Демиан. Главное — это понимать, что никто не может пройти за тебя твой путь. Но также нужно помнить, что дорогу легче осилить вместе.

Понимать, кто ты, и знать, что ты уникален, не такой как все и отделен от всех границей своей кожи, совсем не обязательно означает жить в изоляции или в отчаянии или даже быть самодостаточным.

— Значит, в жизни нельзя обойтись без других людей?

— Это зависит от твоих взглядов на жизнь в каждый конкретный момент и от того, кто эти другие люди в каждый конкретный момент.

Тот человек много путешествовал. В течение жизни он побывал в сотне реальных и придуманных стран…

Одной из самых запомнившихся поездок стало его недолгое пребывание в стране Длинных Ложек. Он оказался на ее границе случайно, по дороге из Увиландии в Параис[13]. Стрелка указывала на боковую дорогу, ведущую к этой стране. А поскольку он любил все новое и неисследованное, он туда и направился. Извилистое шоссе привело к огромному, одиноко стоящему дому. Подъехав поближе, он заметил, что особняк словно делился на две пристройки: Восточное крыло и Западное крыло. Он припарковал свой автомобиль и подошел к дому. На двери висела такая табличка:

«Эта маленькая страна состоит всего из двух комнат: ЧЕРНОЙ и БЕЛОЙ. Чтобы обойти эту страну, нужно идти по коридору до развилки и повернуть направо, если вы хотите посетить ЧЕРНУЮ комнату, и налево, если вы намереваетесь осмотреть БЕЛУЮ комнату».

Человек прошел весь коридор и невольно повернул направо. Он очутился в другом коридоре около пятидесяти метров длиной, в конце которого была огромная дверь. С первых шагов до его ушей долетели жалобные стоны, доносившиеся из черной комнаты.

Услышав эти крики боли и страдания, он на миг замер в нерешительности, но затем все же продолжил свой путь. Он добрался до двери, открыл ее и вошел.

Там были сотни людей, сидящих вокруг огромного стола. В его центре стояли самые изысканные кушанья, которые только можно вообразить, но сидящие умирали от голода, хотя у всех были ложки, достающие до центра стола. Ведь ложки были вдвое длиннее их рук и к тому же намертво прикреплены к кистям. Таким образом, все могли положить себе еду, но никто не мог донести ее до рта.

Положение было таким отчаянным, а крики столь душераздирающими, что человек отвернулся и убежал из комнаты.

— Он возвратился в центр здания и пошел налево по коридору, ведущему в белую комнату. Этот коридор, как две капли воды похожий на предыдущий, заканчивался такой же дверью. Единственное отличие заключалось в том, что по дороге не слышалось никаких жалоб и стонов. Подойдя к двери, путешественник повернул ручку и вошел в комнату.

Сотни людей также сидели вокруг стола, похожего на стол черной комнаты, и у всех длинная ложка была прикреплена к руке. В центре тоже стояли изысканные яства.