– Ква-ква! – сказал Утёнок. Он серьёзно репетировал свою роль.

– У нас прямо как в загранице, – заметил Сдобсен. – Там тоже любят, когда пир горой и мука стеной.

– Да, – кивнул Простодурсен. – Во всяком случае, крем на вкус очень заграничный.

Коржи поставили печься. Тем временем предстояло навести в пекарне чистоту и красоту из ярких осенних красок, полыхавших за окном. Ковригсен ушёл к реке искать золотую рыбку. И Простодурсен не удержался – взял камешки из стеклянной рыбкиной банки. Он уговорил себя, что рыбке так будет больше места, если Ковригсен её вдруг поймает. А потом отправился за мхом для украшения. К счастью, самый красивый мох рос возле речки.

Простодурсен встал на высоком берегу и задумался. «Вечером я стану принцем. И от моего поцелуя лягушка превратится в принцессу. Поэтому я булькаю сегодня эти бульки в нашу добрую старую речку».

Он занёс руку – и в животе сделалось щекотно от близкой радости.

«Бульк», – как обычно ответила река.

– Что это? – спросил Ковригсен. Он стоял чуть ниже по течению и высматривал золотую рыбку.

– Это я, – ответил Простодурсен. – Ищу красивый мох для торта. А ты нашёл?

– Нет, – покачал головой Ковригсен. – Золотые рыбки – очень большая редкость. Я прихватил красивых былочек и листьев для украшения.

Но вот пекарня украшена, мучные облака разогнаны, и наступил черёд костюмов. А потом Октава ещё раз рассказала, что кому говорить и делать.

Ровно в шесть часов дверь отворилась, и в пекарню под горой вошли утка, гусыня и баклан. На далёком юге они научились красиво одеваться для торжественных случаев. Баклан надел тёмно-синий жилет с кармашками и золотыми пуговицами, сшитый по секретным лекалам, и повязал длинный жёлтый галстук в красные квадратики. Гусыня вдела в уши огромные медные серьги и нацепила на нос восхитительные солнечные очки, идеально подходящие к её маленькой красной сумочке. На утке была чёрная шляпка с вуалеткой, на шее блестела нитка жемчуга, а элегантное осеннее пальто доходило до перепонок на лапках.

Благоухая южными ароматами и светски улыбаясь, гости чинно расселись.

Спектакль начался.

Сначала вышел король Ковригсен в короне и королевском наряде.

– О, моя несносная дочь! – стенал он. – Она плюётся за столом. Не желает ложиться спать. Отказывается вставать. А ведь она принцесса!

Пока он так негодовал и причитал, появился Сдобсен. Он вышагивал на высоких каблуках, с трудом сохраняя равновесие.

– Помолчите, глупый папаша, – сказал Сдобсен-принцесса. – Что хочу, то и делаю. Я, между прочим, принцесса.

– Я помогу вам, ваше престарелое королевское величество!

Это появилась Октава. Она пряталась в темноте под столом, а теперь вылезла на свет.

– Браво, браво! Потрясающе! – закричала публика.

– Что хочешь ты за свои услуги? – спросил Ковригсен-король.

– Четыре бочонка золота и принцессину кровать.

– Глупая ведьма! – закричал Сдобсен-принцесса. Он изо всех сил вцепился в край стола, чтобы не сверзиться с высоченных каблуков.

– Согласен. Колдуй! – велел Ковригсен-король.

Тогда Октава-ведьма вытащила из-под стола коробку. Она была выкрашена изнутри и снаружи в цвет осеннего неба, а сверху были нарисованы луна, звёзды и стая ворон.

– Ты меня на кривой козе не объедешь, чучундра длинноносая! – закричал Сдобсен-принцесса.

– Крибле-крабле – пироги с тушёнкой, злобная девчонка станет лягушонкой! – прокричала Октава. Она затолкала Сдобсена в коробку и высыпала на него полную пригоршню блёсток.

Публика сидела, открыв клювы, тянула шеи, хлопала, поправляла галстук и шарфики.

– Ква-ква! – сказал Утёнок-лягушка.

И тут кто-то за окном пекарни не сдержался и громко охнул. Кто-то стоял там и тайком смотрел спектакль через окно. Но в кондитерской никто его охов и ахов не слышал.

Король очень рассердился. Он залез на стол и приказал заточить ведьму в темницу. Потом объявил на всю пекарню королевский указ: кто первый решится поцеловать его дочь-лягушку, тот получит её в жёны и полцарства в придачу.

Тут должен был появиться Простодурсен. И он прискакал на белой палочке, гордый и прекрасный, что твой принц.

– Я! – прокричал он. – Многоуважаемый король, я тот, кто должен одарить принцессу поцелуем! Где она?

– Вон она, вон! – закричала публика и стала показывать пальцем на Утёнка. – Она сделалась лягушкой!

– Я ужасно храбрый! – сказал Простодурсен, спешился и наклонился к Утёнку. И поцеловал его.

– Ква! – сказал Утёнок. А затем понарошку потерял сознание и упал навзничь в синюю коробку.

А из неё снова вылез Сдобсен-принцесса.

– Папочка! – закричал он. – Можно принц пойдёт со мной на кухню печь вафли?

– Конечно, – торжественно сказал Ковригсен. – Идите и будьте счастливы до конца своих дней.

Спектакль закончился. Зрители хлопали так, что перья летели. Они топали ногами с перепонками и прямо вспотели; южный аромат духов накрыл пекарню как туман.

Актёры раскланялись. А потом сбегали за прилавок, притащили торт и сок – и сорвали новые аплодисменты.

Но только они собрались отведать торт, как раздался стук в окно.

– Прекрасный спектакль! – сказал баклан.

– Лягушка играла бесподобно, – подхватила утка.

– Я приклеился! – прокричал Пронырсен.

Да-да, под окном стоял Пронырсен и молил о помощи. Он намертво прилип к куче клея, который Ковригсен выбросил за окно.

Теперь Ковригсен снова распахнул створки.

– Ты даже на чай с тортом не зайдёшь? – спросил он.

– Если ты так настаиваешь, я, так и быть, один разик зайду. Но я приклеился…

Теперь, когда ты найдёшь ту гору и пекарню Ковригсена, ты не удивишься, что под окном стоят как приклеенные два старых башмака. Можешь попытаться их оторвать, никто не возразит, вот только ничего у тебя не выйдет. Пронырсен пробовал и так и эдак, долго кряхтел и пыжился, но в конце концов пошёл на праздник в одних носках.

А какой у них получился весёлый пир, ты и сам представляешь. Все эти роскошные торты и сладости с волшебным ароматом… К тому же большая часть костюмов тоже годилась в еду.

Но пришла холодная осенняя ночь. И окружила гору с пекарней. А в пекарне было тепло и уютно, и печка из задней комнаты посылала им волны доброго жара.

На другой день пришло время прощаться с публикой. Утка, гусыня и баклан выстроились на траве и махали всем на прощанье. Они так объелись тортом и опились соком, что даже не помышляли лететь. Просто вошли в речку и легли на воду. Всё равно им с речкой в одну сторону.